Мираж

Гронуски отошел от окна и плюхнулся в кресло.

Случилась бы какая-нибудь встряска в Европе, продолжал он свои невеселые размышления, землетрясение в Мюнхене, наводнение, что ли, либо смерч прошел бы по Английскому парку, снес бы часть здания РСЕ—РС, да еще с человеческими жертвами, тут бы конгресс бросился на помощь пострадавшим, открыл бы мошну, и дышать стало бы легче. «Бы» — все это из области утопий. Единственная надежда на польские дела. Там что-то заваривается. И Фергюссон мыслит точно так же: подал предложения о новых направлениях радиопропаганды.

Джон надел очки и еще раз пробежал меморандум президента РСЕ—РС. Четыре последних пункта были особо интересными:

«Пропаганда тезиса о том, что в Польше существуют широкая политическая оппозиция и общественное недовольство политикой партии и правительства. Основанием для недовольства служит отсутствие перспективы экономического развития, гражданских и демократических свобод, а также невозможность свободной деятельности католической церкви.

Популяризация лозунга о растущем значении рабочего класса в Польше как базы оппозиционных сил (РСЕ—РС намерена ориентироваться на большие предприятия, где, по нашему мнению, имеются наиболее ярко выраженные недовольства, основанные на определенных материальных трудностях).

Использование тезиса о необходимости сотрудничества рабочего класса с польской интеллигенцией в деле выявления прямой связи между отсутствием свобод и экономическими трудностями (лозунг «Нет хлеба без свободы»).

Пропаганда пожеланий, конечной целью которой являются «подсказки», касающиеся экономической модели, демократизации социализма и гражданских свобод (темы, которые, по нашему мнению, должны стать предметом консультаций между правительством и обществом)».

Толково составлено. Впечатляет, но разжалобит ли такой меморандум конгрессменов?

Какими он оставит РСЕ—РС «наследнику»? Судя по сводкам, моральное состояние кадров, особенно эмигрантов, оставляет желать лучшего: запои, бесконечные стычки между национальными редакциями, свары, грызня, откровенный разврат… Что уж тут говорить о дисциплине? Нет, на радиостанциях нужна встряска.

Телефонный звонок прервал его раздумья.

— Гронуски слушает.

— Грезишь в послеобеденном затишье?

Это был Поль Хенце. В Совете национальной безопасности он курировал РСЕ—РС и в настоящее время подыскивал замену Джону.

— Да, Поль, затишье — как перед бурей.

— В Вашингтоне бурь не было давно. У наших «медных касок» возникла идея организовать что-то вроде боевой тревоги на объекте РСЕ—РС в Мюнхене, чтобы посмотреть на реакцию сотрудников, заодно проверить свои линии связи и оповещения, проверить планы эвакуации персонала в случае военного конфликта в Европе…

— Любой экспромт должен быть подготовлен.

— Никакой подготовки, считают в Пентагоне. Все должно быть как можно естественнее. Они предлагают ночью сбросить на объект муляж бомбы. Ничего серьезного, много шума, дыма, немного огня и потом — быстрая эвакуация: документов, людей, техники. Идея, конечно, еще сырая и по-военному грубая, но зерно в ней есть. Психологическая встряска персонала приведет к моральному оздоровлению. Как считаешь?

— Не поверишь, Поль, я только что об этом думал. Не в такой категоричной форме, но что-то подобное теснилось в голове. Действительно, надо встряхнуть муравейник, а то ведь ожирели и распустились на наших хлебах. Идея пока еще сырая, ты прав, а что думают в Лэнгли?

— Я тебе первому звоню. Значит, согласен?

— После отработки деталей — обеими руками «за».

— Пока.

— Пока, Поль.

Положив трубку, Гронуски вызвал секретаршу:

— Джеймса Кричлоу ко мне. Срочно!

ВИРДЖИЛ ЧИП влетел на автостоянку в Лэнгли ровно через три часа после того, как он должен был «отметиться» на работе. Накануне он сообщил секретарше своего шефа, что опоздает всего на два часа, поскольку у него намечается важная встреча в интересах дела. Та очень натурально изобразила, что верит Вирджилу и в случае, если его будут разыскивать, обо всем сообщит.