Мираж

   — В мирное время все отсидите на губе, — пригрозил Макаров и обратился к Леонтию:

   — Не знаю, как мне с вами быть, Дымников?

   — На «ты», Паша, как раньше.

   — Раньше-то мы оба у белых вертелись, а нынче я — командир партизанского коммунистического отряда, а капитан Дымников бьёт на перешейке латышских стрелков. Выбирать надо, Лео.

   — Ты же знаешь — моего выбора здесь нет. За письмо спасибо. Дошло и даже был ответ. Вот там мой выбор.

   — Точно. Мы здесь будем волохаться, расстреливать нас будут, а ты по Европе в автомобилях разъезжать.

   — Тебя тоже Жмудские звали.

   — Меня брат звал! Партия! Россия! Володя жизнь за нашу землю отдал!..

Дымникову показалось, что и здесь Павел переигрывает.

   — Ты меня нашёл для какого-то дела, Паша?

   — Я хочу знать, с кем я буду делать дело.

   — Раньше ты мне верил, и сейчас можешь верить. А насчёт красных и. белых, ты знаешь, за кого я.

   — Я могу тебя заставить, запугать, и ты всё сделаешь, но я хочу иметь такого же друга-товарища, как прежде. Которому верил во всём.

   — Для тебя я такой и есть, и ты за это мне поможешь уехать в те края.

   — Будет случай — помогу. Иначе тебе хана. Осенью Крым наш, не сомневайся, и всех офицеров расстреляют. Я тебя и не найду, чтобы выручить. А дело наше сегодня о жизни и смерти. Знаешь, почему 13 апреля операция XIII армии и Латышской дивизии потерпела неудачу?

   — Предполагаю.

   — Значит, знаешь. Кутепов знал план операции. Кто-то предал. Штаб фронта, да и Москва и Чека требуют: вынь да положь предателя. Тебе даётся неделя.

   — Я должен установить, каким образом Кутепову стал известен план операции красных?

   — Точно.

   — Паша, ты сам знаешь, что это нереально.

   — А весь комсостав 1-й Латышской бригады погиб — это реально? А разведбатальон 3-го полка латышей изрубили — это реально? Недели тебе много — пять дней. Я тебя знаю. Не такие дела быстро делали.

   — Паша, но ты же был офицером, я и сейчас — офицер. Я что-то узнаю, сообщу тебе, а твои расправятся с моими товарищами.

   — Не наводи тень на плетень. С твоими мы расправимся, когда возьмём Крым. Офицеров всех уложим, которые не сбегут. А сейчас нам нужен негодяй-разведчик из наших, который передал в кутеповский штаб план операции. Я сам во всём этом вертелся и знаю, как можно документы потеребить, с господами офицерами поболтать. Так что действуй. Слово?

   — Слово, — с натужным вздохом согласился Дымников.

   — Тогда, Федя, давай. У нас виноградный спирт отличного качества. Помянем брата Володю.

Потом говорили о войне, о том, что Ленин не пойдёт на перемирие и амнистию, предлагаемые англичанами, и никакой английский флот большевикам не страшен. Вспомнили и о мадам Крайской.

   — То, что твоё, Леонтий, то твоё, — сказал Макаров. — Бумаги на руках. Но почему ты на «Императоре» не рванул?

   — Стыдно было перед офицерами — им опять под пули, а я вроде дезертир.

   — А теперь? Всё равно ж хана вашим. Верно, Федь?

   — Генерал Кутепов против всей России? Курям на смех.

   — Порядочная сволочь твой Кутепов, Леонтий. Прямо сказал, что ему нужны такие судебные деятели, которые могли бы по его приказанию кого угодно казнить. «Нечего, — говорил, — заводить судебную канитель, расстрелять, и всё!»

   — А вы такому служите, — сказал Федя, жуя яблоко. — Забирайте у них разведку и к нам.

   — А мы тебя потом к Марысе отправим, — сказал Макаров.

Через пять дней Дымников должен был явиться в Симферополь и доложить о системе шпионажа, используемой разведкой Кутепова. Никого в городе не искать — его найдут в каком-либо людном месте. Конспирация Макарова основывалась на том, что в городе не организовывали никаких конспиративных квартир. Отряд стоял в горах, а если требовалось ехать в Симферополь, каждый раз назначались новые места встречи.

Армянский Базар после боев заполнила та же скука. Офицеры играли в карты и пили какой-то неочищенный медицинский спирт, который, как сказали Дымникову по секрету, обладает чудесными свойствами. Утром зашёл к Ленченко, пожаловался на волокиту: солдат две недели назад подал прошение на отпуск, а ответа нет, и бумага затерялась.

   — Ищи. Вон у меня их сколько.

Искал. Случайно могло что-то выскочить — схемка, незнакомая фамилия, особенная дата, например, 13 апреля... Ничего не нашёл. С Кривским был принципиально осторожен — о делах ни слова.

Проверял свои новые трёхдюймовки, панорамы налаживал, тормоза, лошадей смотрел. Послал ездового в штаб за нарядом на сено. Тот вернулся и доложил, что без пропуска не пускают. Пошёл сам, сказал адъютанту Ленченко:

   — Вы тут пропуска для истории храните. Может быть, там солдатская бумага затерялась?

   — Делать нечего — ищи.

Нашёл. «11 апреля 1920 г. — г-на Иванова из Симферополя пропустить к капитану Кривскому». «10 апреля 1920 г. г-на Петрова из Симферополя пропустить к капитану Кривскому до 24.00».

Вечером гуляли с Кривским. Луна заливала площадь, выискивая железки и бумажки.

   — Пойдём в переулки — там черешни цветут, с ума сойти, — предложил Леонтий.

Они не сводили с ума — просто ласково посмеивались над теми, кто внизу, во тьме, лишён счастья цвести, поднимать белеющие кроны над людской мелочностью, цвести для всех и ни для кого.