Мираж

Кутепов, наблюдавший за ходом боя с высотки над берегом, опустил бинокль на грудь и вздохнул: нет больше тех кубанских кутеповских цепей, нет корниловцев, идущих в атаку без выстрелов и обращающих красных в бегство. Какие это были герои! Сколько их зарыто в тех степях!

   — Так что, господа, Чугуев взят, — сказал генерал. — Сколько осталось до Харькова?

   — Около 30 вёрст, ваше превосходительство.

Паника в городе началась, когда белые взяли Лозовую. Чугуев и подошли к Белгороду. Власть исчезла, вместо неё появились различные военные коменданты, отдающие приказы от имени Реввоенсовета, Совнаркома, Чека и прочих организаций, в случае неповиновения немедленно хватающиеся за наган.

Штаб ХIII армии почти полностью эвакуировался — лишь несколько штабистов жгли бумаги и карты под наблюдением Особого отряда. Костры среди бела дня в жару добавляли какое-то безумие к царившей вокруг истеричности. Помощник комиссара Юркин и Игорь Меженин смотрели, как горят связки бумаг, стараясь избегать крутящегося жаркого дыма. Лиза познакомила их, представив Меженина как бывшего мужа.

   — Лишь бы успели вывезти госпиталь, — сказал Юркин. — Она раненых не бросит.

   — Да. Она такая.

   — Если б Троцкий приехал пораньше, успели бы организовать оборону и не отдали бы город. Но всё равно это их последние успехи. Красная армия в несколько раз сильнее и Деникина, и Колчака, и прочих. Только бы Лиза успела.

Но она не успела. Лиза появилась во дворе штаба, и мрамор её лица от волнения и страха стал ещё белоснежнее.

   — Всё изменилось, — сказала она, целуя Юркина и подавая руку Меженину. — Эвакуацию задержали — военный комендант приказал направить все санитарные повозки и автомобили на Чугуевское направление и вывезти оттуда раненых. Там тяжёлые бои.

   — Но это же неправильно! — возмутился Юркин. — Там же есть санитарный транспорт.

   — За невыполнение — расстрел, — сказала Лиза. — Начальником назначили Борю Вайнштейна. Ты его знаешь. Он уже кричит.

   — Елизавета Михайловна! Ждём! — закричали с улицы.

   — Мы должны выполнять партийный долг, — уныло сказал Юркин.

Лиза уехала.

Вскоре появился ещё один военный комендант в кожаной куртке с маузером, с пустым, почерневшим от усталости лицом. Узнав, что Юркин здесь старший, объявил, что согласно приказу начальника гарнизона в его распоряжение необходимо выделить пятерых бойцов особого отряда с винтовками и патронами.

   — Вас возьму, — сказал он, указав на Меженина, — того, у костра...

Пятерых выбранных посадили в кузов грузовика, уже достаточно набитого мрачными и молчаливыми солдатами и матросами.

   — Куда едем? — спросил Меженин матроса, жмущегося рядом.

   — Увидишь, — ответил тот.

Вскоре Меженин увидел пятиэтажный дом среди пустыря, ряды колючей проволоки и услышал винтовочные выстрелы.

   — Понял? — спросил матрос. — Сами не управляются — нас на подмогу привезли.

Разбили на десятки, развели по местам: спиной к солнцу, яйцом к оврагу, шагах в двадцати от обрыва. Обречённых, со связанными руками тоже выводили из здания десятками я бегом гнали к оврагу. По-разному одетые, в том числе и в форме, и даже при галстуках и просто оборванцы — все они кричали, выли, плакали, выкрикивали какие-то слова, стонали, умирая, падая с обрыва. Команда красноармейцев заталкивала в овраг тех, кто не упал туда сам, подсыпала земли и вызывала следующую группу. В ней оказалась женщина в рваном тёмном платье, открывавшем маленькие висящие груди и белые грязные панталоны. Она кричала безумно, издавая какой-то монотонный животный вой. Меженин узнал курьершу Лиду-Лидуху. Выстрелил точно в голову, вой прекратился, и над краем обрыва высунулись две босые женские ноги. Узнал Игорь и следующего — в офицерской форме: полковник Двигубский. Меженин выдал эту группу и сам выполнял приговор. Он любил убивать безоружных, не сопротивляющихся, считая, что в этом он становится равен Богу. Тот тоже казнит беззащитных.

Корпус Кутепова двигался к Харькову. Дроздовский полк под командованием полковника Туркула выходил к станции Основа, где шёл затяжной бой. Кутепов и Туркул с сопровождающими ехали в открытом автомобиле по дороге к фронту, где пасмурное небо сгущалось в тёмно-фиолетовую тучу, вспыхивающую зарницами артиллерийских выстрелов, источающую механически беспощадные звуки пулемётного и ружейного огня.

   — Сами возьмёте станцию? — спросил Кутепов полковника. — Подкреплений не будет. Снять войска с Белгородского направления — погубить всю операцию.

   — Почему станцию? — с наигранным удивлением переспросил Туркул — крепкий офицер, выше которого, наверное, не было никого в Добрармии. — Я возьму Харьков.

Автомобиль подъезжал к какому-то посёлку. На его окраине, за огородами и сарайчиками сгрудилась огромная серая толпа, окружённая конвоирами. Пленные.

   — Что-то там не так, — сказал Кутепов, — остановимся.

Кутепов и Туркул подошли к конвою, вызвали унтер-офицера. Тот испуганно, будто в чём-то виноват, доложил, что их батальон со всеми офицерами в бою, а их здесь оставили, и они не знают, что делать.