Мираж

Шофёру Макаров приказал «три креста» — домчались мгновенно. От серых камней Харькова исходила жара. Ещё не стемнело. Белые платья, цветы, погоны, вальс «Воспоминания»... В окнах второго этажа темно.

   — Неужели сбежала? — нервничал Макаров. — Какая-нибудь красная стерва. Боится ареста. Ну, это пусть. Лишь бы товар остался. Пойдём постучим.

Поднялись по широкой лестнице. Свет не пробивался сквозь щели. Позвонили, постучали. Свет брызнул из-под двери, хрустнул ключ, растворилась дверь, и Марыся упала на шею Леонтию Дымникову.

   — Задушишь насмерть — застрелю, — усмехнулся Макаров.

   — С ним и смерти не боюсь. Доставай пистоль.

В комнатах Дымников удивился прочному уюту и даже некоторой роскоши — красные не ограбили.

   — Она не расскажет — я расскажу, — сказал Макаров. — Обслуживающий персонал секретных складов Реввоенсовета. Люди Троцкого. Встречалась со Львом Давыдовичем? Он же здесь недавно был.

   — Ни. Я его боюсь. Стефан с ними занимался.

   — Почему сейчас бежала?

   — Не знаю. Страшно стало. Как мне быть, не знала. Коханый явился! Леончик мой. Два года тебя не видела, два года не жила на свете. Не знала, что делать, и бежала. Бежала от него, плакала и мечтала, что он прибежит за мной. Миловник мой коханый.

   — Я прибежал, Марысенька, и теперь тебя не отпущу.

   — Как говорит мой генерал: сначала дело, потом удовольствие. Где Степан?

   — Он Стефан. Стефан Вацлавович. Здесь он. Внизу. На первом этаже, — сказала успокаивающе: мол, всё в порядке, можешь нас оставить.

   — Сначала дело, — повторил Макаров. — Самое срочное и и ответственное. Выкладывай все документы. Всё наличие. Все адреса — я немедленно ставлю свои караулы. Кто сейчас охраняет?

   — Да наши. В корниловской форме.

   — Где главный склад товаров?

   — На Холодной горе. Близко от станции. Сюда Стефана звать?

   — К нему пойдём. Здесь духами сильно пахнет.

Почти сутки Леонтий и Марыся не расставались. Ритмы любви он ощущал не только всем телом, но и чем-то более широким и отзывчивым — наверное, это и называют душой, сердцем, счастьем, — но даже слышал непроизносимые слова, прячущиеся в страстных вздохах, всхлипах, стонах: «Ax-как хорошо ты-это-милый... Ми-лая, с тобой нам-эта-радость. Только не спе-ши так, милый-милый... Я с тобой вместе-только вместе...»

   — А я тебя в кино видел, Марыся.

   — То не я.

   — Ты, Марыся. В Варшаве. Рядом с Пилсудским. Французская кинохроника.

   — Ох, эти французы. Прицепились ко мне.

   — Пилсудский тебя знает?

   — Что ты, Лео? Я простая женщина. Киношники эти заметили меня в толпе и вытащили. Я-то женщина простая, но заметная.

Вскоре Марыся отправилась по своим делам, и Леонтий решил прогуляться,по городу. Улицы и переулки были темны и пусты. Встретилась колонна арестованных, которых вели расстреливать. Вышел на более широкую и чистую улицу. Открылась дверь, и в ночи вспыхнул яркий жёлто-розовый прямоугольник, вместе с ним выпал в темь улицы короткий аккорд скрипки. Дверь закрылась — и снова ночь.

У моста через речонку Лопань какой-то пьяный поручик никак не мог подняться на ноги. Дымников попытался помочь ему. Сзади взревел автомобиль, и ударили безжалостно яркие лучи фар. «Обоих в машину!» — узнал Дымников резкий злой голос Кутепова.

Когда разобрались, Кутепов поздравил Леонтия с возвращением в строй, предложил подвезти. Пьяного решили доставить в комендатуру.

   — Поеду переулком, — сказал шофёр. — Здесь ближе.

В машине, кроме генерала, Соболь и Ленченко. Они согласились.

Въехали в серовато светлеющую каменную расщелину переулка. Лучи фар скользили по тротуару, по каким-то людям и вдруг осветили пару: офицер и женщина с золотистыми волосами. Она мгновенно закрыла руками лицо и уткнулась в плечо спутника, но Дымников успел узнать: Марыся. И лицо офицера, если и не запомнил, то отметил нечто неприятное. Или знакомое. Или именно потому неприятное, что знакомое.

Кутепов отвёз Дымникова на Сумскую, в приют любви, оказавшейся вдруг такой сомнительной. У Гранд-отеля приказал адъютанту Ленченко проехать по городу, подобрать пьяных офицеров и свезти в комендатуру.

Май-Маевский за тем же столом у того же окна в окружении свиты встретил Кутепова с радостью, усадил с собой, провозгласил тост:

   — Перед вами, господа, герой Харьковского сражения, освободитель Харькова, генерал Кутепов. Лично он, без участия моего штаба разработал план операции и блестяще его осуществил. За освободителя Харькова! Ура!

Но когда сел на место рядом, сказал вполголоса, склонившись к генералу:

   — А удар на Белгород придумал-то я. Без него, Александр Павлович, вы бы застряли на окраинах.

   — Согласен, Владимир Зенонович. Удар на Белгород — блестящая идея. Но сегодня мне необходима тысяча комплектов нового солдатского обмундирования.

   — Скажите Павлу Васильевичу, что я приказал, и всё получите мгновенно.

Потом пили за успешный поход на Москву, и опять Май-Маевский, поставив рюмку, сказал тихо, чтобы слышал только Кутепов: