Мираж для Белого Сокола. Крылатая воровка

— Ты будешь жить… — с надрывом сказала она, ощущая, как под её пальцами начинает согреваться его кожа. — Слышишь меня, Литар?! — выпалила громче. — Я не отпущу тебя! Ты будешь жить! Ты должен… Мне должен! Должен твоей демоновой стране! Ты ведь ещё не всех гадов переловил… Не всех… сослал на каторгу! А ещё… — она вдруг снова всхлипнула и уткнулась лицом в его макушку. — Ты должен мне настоящий поцелуй… Слышишь?! Должен…

Ори ещё долго что-то говорила, гладила его, дотрагивалась губами до холодной щеки, виска, рук… Шептала всякие глупости, даже не понимая смысла собственных слов. Иногда снова срывалась в слёзы, начинала кричать, требовала, чтобы он немедленно очнулся. Обзывала его самыми грубыми словами, которые смогла вспомнить, при этом продолжая отчаянно согревать его руками, крыльями… Невесомо целовала его бледное лицо, на котором в свете костра чётко виднелись следы полученных ударов.

Она была вымотана как эмоционально, так и физически, наверно потому и не заметила, как провалилась в сон, больше похожий на обморок. Ориен не собиралась засыпать. Понимала, что не имеет права оставить Лита без защиты, когда он в таком состоянии. Хотя и она сама сейчас чувствовала себя совершенно обессиленной. Ей казалось, что за один сегодняшний день она исчерпала весь запас смелости и хладнокровия, что был дан ей на всю жизнь. Она сделала всё, что могла… и даже больше. Дальше оставалось надеяться только на самого Литара и на его силы.

* * *

Сейчас Лит отдал бы, наверное, всё что имел — все деньги, связи, да и титул в придачу, только бы хоть несколько минут ничего не чувствовать. Сил в теле не было даже на то, чтобы открыть глаза, но о блаженном забытье он мог только мечтать. Сознание балансировало на грани, то погружаясь в какой-то тягучий вязкий мрак, то возвращаясь в реальность, которая пахла лесом, сыростью и почему-то костром.

И в обоих этих состояниях он чувствовал дикую непередаваемую боль. Ему казалось, что он весь объят диким пламенем, что каждая клеточка его тела обожжена… почти обуглена. Что стихия, раньше казавшаяся родной, теперь убивает его, причём медленно и очень жестоко. Она проникала под кожу, влезала в голову, сжигала всё, до чего могла дотянуться, и с каждым мгновением её становилось всё больше. Но, несмотря на невероятный жар, бурлящий внутри, снаружи Литар ощущал жуткий холод. Ему казалось, что его кожа уже покрылась ледяной корочкой и онемела. Он не чувствовал ни рук, ни ног, и даже дышал как-то слишком неправильно.

А потом вдруг стало немножко легче. Он даже смог почувствовать, что его куда-то потянули и, кажется, обняли, а пылающие внутри пожары, постепенно начали утихать. Вскоре вернулся слух… да только Лит поначалу подумал, что это просто бред, новая стадия его агонии. Ведь то, что он слышал, чувствовал, никак не могло случиться на самом деле. И Ориен ни за что бы не стала его обнимать, гладить, греть… не угрожала бы, что прикончит его сама, если он вдруг решит сейчас умереть. Она вообще много чего говорила. Шептала ласковые слова, умоляла его вернуться, не бросать её… просила открыть глаза. Перебирала его волосы, касалась мягкими губами щеки… И в эти мгновения Литу становилось настолько хорошо, что он даже ненароком засомневался, а жив ли вообще?

Иногда Ори начинала плакать. Прижималась к нему сильно-сильно, утыкалась лбом в его висок и рыдала. Её слёзы капали на его лицо, стекали по щеке. Несколько даже попало на его губы, и Лит с удивлением почувствовал их чуть солоноватый вкус.

И вдруг… всё стихло. Девушка перестала всхлипывать, и теперь до его слуха доносилось лишь её мерное дыхание. Но даже во сне она продолжала согревать его своим телом и ещё чем-то… похожим на плотное мягкое одеяло. И, пригревшись в её объятиях, он тоже уснул. Правда, спал какими-то урывками, просыпаясь от раздирающей боли во всём теле. Но зато теперь у него даже получалось открывать глаза, правда, сквозь окружающую тьму он всё равно почти ничего не видел.

Пламя внутри никак не желало отпускать. Оно будто испытывало Лита на прочность. Проверяло, достоин ли он быть сыном такой своенравной стихии? И в какой-то момент, ему уже начало казаться, что от него осталась одна лишь оболочка, а внутри теперь просто выжженная пустота.

Ближе к рассвету, к небывалому облегчению принца, ярость внутренних костров начала спадать. А когда из-за деревьев показалось яркое тёплое солнце, он вдруг понял, что больше не горит, и его пламя, наконец, успокоилось. Теперь он чувствовал обжигающий огонь только в плечах, будто весь этот вулканический жар, что одолевал его тело, переместился именно туда. Но по сравнению с той жутью, что творилась с ним ночью, эта боль показалась Соколу сущей ерундой.