Мираж

Синяя женщина рассвирепела, как кошка. Растрепалась вмиг вся и поблекла.

– Не аэровокзал, а ночлежка! – вопила она. – Запускают всяких ханыг и бичей сюда!

– Это кто, я ханыга?! – ринулся Боб в наступление, на ходу подбирая слова. – Да я… целое лето пахал как лошадь! Ишь! За людей нас не принимает! – он не заметил, как заговорил во множественном числе. – Мы в тайге сидим! В воде по колено! Мы отдыхать хотим! По-человечески! А нас тут как встречают?! Это кто ханыги? Да про нас… может, книгу напишут! – Боб опять чувствовал, что его понесло, но от обиды и злости собой не владел. – Бичей запустили? Выходит, мы не люди, а так себе, скотина?!

– Милиция-я! – крикнула диспетчерша и отскочила от барьера, словно опасалась, как бы лысый тип не набросился на нее и не впился зубами в горло.

Это слово привело Боба в себя. Он скрипнул зубами, прихватил свой чемодан и кинулся вон. Едва отдышавшись, Боб стал проклинать свою дурную голову. Вспышка гнева прошла, и теперь Боб стал противен самому себе. Он брел по улице и проворачивал в памяти сцену неожиданного скандала. Когда дошел до места, где Синяя женщина ни за что так тяжко оскорбила Боба, вновь разозлился: «Какие мы ханыги? Ну пьем, так на какой ляд мы пашем по целому лету? Мы не ходим и копейки не сшибаем. Я голодать буду, но сам никогда не попрошу! Привыкли всех под одну мерку. Если пьяный – значит, ханыга. А настоящий бич – не ханыга! Он такой же трудяга. Да еще какой трудяга!»

Эти мысли преследовали Боба целый день. Он больше не вернулся в аэропорт, и его, наверное, давно вычеркнули из драной тетради. Страшно хотелось выпить, но он боялся, что если выпьет, то обязательно пойдет разбираться с Синей женщиной, и снова будет скандал, и тогда без милиции дело не обойдется. Он заходил в магазины, становился в очередь, но в самую последнюю минуту передумывал и уходил. «Опять к тому милиционеру попаду, а он мне ремешок свой отдал…» – думал Боб. Хотел сходить на квартиру к Шуре Михайлову и рассказать о своих злоключениях, но сообразил, что Шура наверняка пьяный в стельку, а жена его, поди, колотит лежачего. Вспомнил Боб вчерашнего доброго драматурга, и так ему плохо стало! «Есть же на свете хорошие люди,- думал он,- адреса дают, в гости просят зайти, а здесь… Плохо, что мало живет на земле этих драматургов. Драм много, а драматургов мало…»

«Вот бы кому про жизнь бичевскую рассказать! – осенила Боба мысль. – Он бы понял. Тут такая драма! Лучше и искать не надо. На самом деле! Вот бы книгу про нас написать? Показать бы всем, как мы работаем и как – живем. А то кто про нас знает? Одна милиция да такие вот диспетчерши. Расписать бы, как мы там жизнь в тайге осваиваем! А то каждый тычет в глаза – ханыга! Сами не лучше этих ханыг. А что если…» – Боб аж остановился, пораженный светлейшей мыслью. Какую бы он службу сослужил своим товарищам по инструменту! На века бы заказал всяким обзывать и оскорблять.

«А что если поехать к нему, – осторожно начал изучать идею Боб. – Рассказать все и попросить написать, а? Хоть книгу, хоть драму, какая разница. Такое геройство неописанным пропадает!»

И как всегда, захваченный собственной идеей, пусть наполовину фантастической, Боб начал медленно претворять ее в жизнь. Здесь уж у Боба все шло в жертву. Пять лет назад в вагоне поезда он так же загорелся идеей поехать за «туманом», проскочил мимо своей станции и… Сейчас опять была похожая ситуация, опять Боб собирался ехать мимо своей станции.

3

Вопреки всем законам, Боб отправился поездом. Очень уж не хотелось видеть ненавистную Синюю женщину. Крысу и весь Аэрофлот. Боб взял купе и вначале хотел основательно выспаться, но не смог. Под ежиком коротких волос мысли буквально путались, лезли наружу. За дорогу Боб решил полностью обдумать все своп рассказы, чтобы, когда драматург начнет писать, ему было легче. А с ним, думал Боб, он всегда найдет общий язык. Ведь всего четыре часа поговорили, а он уже другом стал. Все знает и все понимает.

Боб сосредоточился и стал думать. Сразу же представился ему землепроходец, здоровый, как Илья Муромец, и руку у козырька держит, вдаль всматривается. А вокруг горы, тайга! Туману-у-у! Причем, туман обязательно должен быть голубой, хотя Боб такого сроду не видел, в тайге туман все какой серый или уж белый. А для пущей правдоподобности таежный путешественник пусть носит рваную энцефалитку, вымазанную в глине, и болотные сапоги. А под брезентухой обязательно свитер, толстый, водолазный, как у начальника участка. В руках, как полагается, палка и рюкзак за спиной.