Миражи искусства

Явление отдачи первому встречному было массовым и, с нашей, сегодняшней точки зрения, походило на всеобщую анархобордель. Но это не было проституцией! Женщина не претендовала ни на какую мзду, наоборот, когда её предложение себя оказывалось принятым, ей самой позволялось осыпать избранника благодарностями и благами…

На что только не приходится идти ради приличной литературной завязи!

Сама героиня романа, проститутка Мария, выслушав речи Харта, записала в своём дневнике: «Мне плевать, считалось ли когда-нибудь моё ремесло священным или нет, но я его ненавижу». Этим она ясно показала, в какой мере её наставник и как современный человек, и как мужчина, и как художественный образ выдуман писателем. Поскольку проституция в её новейшем виде штука не из тех, которые можно преподносить то ли как безобидные, то ли как достойные всё более широкого распространения. Несмотря на глубокомысленные отсылки к древностям.

Здесь нелучшее сводится к тому, что в романе Харт – одна из центральных фигур. Ему явно недостаёт свежайших знаний. В частности, о том, откуда и при каких условиях берётся и копится противоречивое и многоликое в женщине, в женской природе. Читатель вправе не доверять и ему, и, значит, всей концепции книги…

Далеко уже завели человечество несоразмерные с существующей мировой духовностью многочисленные творческие амбиции, которые плещутся под черепными коробками современных подвижников, претендующих называться гениями.

Эти представители новой генерации поисковиков, распираемые неуёмной смелостью в изобразительных интерпретациях, уже, бывает, легко перешагивают через хорошо всем известные условности в оценках существующих идей и теорий, исторических событий и исторических лиц, традиций, религиозных догматов и проч. Им часто всё нипочём.

Объяснение этому не столь уж и сложное: современная цивилизация всё дальше отодвигается от запретов того, где могут попираться наши потребности и наши представления, особенно же потребности и представления в эстетическом – сфере, которая и всегда раньше стремилась заявлять о своём естественном праве быть максимально свободной в изображениях реального. Это её назначение настолько величественно и заманчиво, что люди, будто заворожённые, не сумели пока придать ему упорядоченную значимость; до сих пор оно остаётся зыбким и не уложено в хорошо осознаваемую человеком зависимость. Слово «максимально» вполне безвинно и как бы по-детски меняют на слово «абсолютно». После чего манипуляции в творчестве лишаются не только ориентиров, но и основ; им остаётся одно – постоянно ронять себя, заваливаться, рушиться…

Теперь своим творениям их творцы часто придают настолько обобщённый, засимволический, малопонятный абрис, что непосвящённых ценителей это просто сбивает с толку. Вовсе, как правило, не новизной. Она только провозглашается, как рекламный трюк. Чтобы с нею не попасть впросак, используют в качестве уловки притворное невежество. Например, это те, кто склонен изображать человеческое тело и окружающие предметы в несуразных пропорциях и в изломах. Невежество им на руку, поскольку подобный стиль не однажды был в ходу в прошлом, и о нём лучше не помнить, а потребителям – не напоминать. Только ведь прошлое, историю ханжеством не прикроешь.

Стиль перекорёживания пропорций и линий теперь хорошо известен, в частности, по образцам изобразительного искусства времён первого египетского фараона-богоборца Эсхатона. Это – более трёх тысяч лет от наших дней.

Изыски и предложения иногда удивляют ещё и огромностью внешнего вида. Тут усердствовать вроде бы явно излишне: давно уже огромные размеры не способны выражать или подчёркивать некую, нередко мистическую задачу поразить чьё-то воображение, указать на всесилие властителя или принизить личность подданного. Эти важные основания большеформатного искусства растоптаны под причитания о свободе художественного творчества. Примеров сколько угодно. Скажем, какой такой необычный смысл выражали бы гигантские монументы «Рождение Нового Света» и «Рождение Нового Человека»?

С проектом возведения этих величественных композиций в своё время, с конца восьмидесятых – начала девяностых годов ХХ века, поносились много. Установить монументы предполагалось напротив друг друга на противоположных берегах Атлантики, в Европе и в США, в ознаменование 500-летия открытия Америки. Уже начиналась и массированная подготовка к работам. Почему-то так получилось, что основной подряд на эту затею выпал правительству нищей и взбаламученной перестройками России.