Миражи искусства

Надо ещё сказать, что атмосфера свободности, интеллектуальной раскованности и независимых дискуссионных оценок – особенности, которыми литературные объединения известны не только сегодня; так было и раньше, в те уже заметно отдалившиеся времена, когда ввиду идеологических запретов искренне, прямо и сполна выражать личные мнения людям удавалось, пожалуй, лишь на квартирных кухнях. Справедливость требует отдать должное властям той суровой и дрянной эпохи: они не препятствовали работе любительских литкружков и, хотя хорошо и много знали о них от подсылаемых тайных информаторов, но гонений на неугодных не устраивали. Мне, по крайней мере, о чём-то подобном слышать не приходилось. Хранителям идеологии и их приспешникам хватало неустанной опеки над литераторами настоящими, профессионалами, членами государственного писательского союза, а также недопущенными в него или выставленными из него, – если их замечали в непозволительном инакомыслии.

И какой же человек, обожающий литературу и ощутивший себя свободным в дискуссиях да ещё и в некотором смысле – талантливым, не горазд активно, в меру своих амбиций и темперамента, выразиться не только в художественном слове, но и в юморе или в розыгрыше?

Зуд искушения затрагивает, наверное, каждого, состоящего в кружке. И потому ирония в отношениях между любителями иногда просто плещет через край. Разумеется, больше всего за пределами заседаний, – не в той серьёзной обстановке, когда обсуждаются достоинства и недостатки свежих текстов и где каждому есть чего прибавить в собственный опыт. Однако нередко она проявляется и здесь.

Поскольку наибольший отрезок моей жизни приходился на ту, прошлую эпоху, любопытное по этой части я приведу как раз из того периода.

Как-то в объединении «Океан», которым я руководил, целое заседание ушло на разбор отрывка из стихотворения Каролины Павловой. Его на потеху выдал за своё творчество новичок из портовых грузчиков, филолог по образованию, до устройства в порт работавший преподавателем русской литературы в каком-то из советских вузов и уволенный оттуда как неблагонадёжный. Сколько упрёков и издёвок просыпалось и на отрывок, и в особенности – на отдельные его строки!

Полный разнос.

Выслушав острые замечания и наскоки, лжеавтор не преминул, конечно, прикинуться обиженным и оскорблённым. Замысел же у него состоял в розыгрыше с максимальным эффектом. И это ему удалось. Во второй раз в кружок он заглянул только месяца через три, и за всё время его отсутствия мы все так и не разгадали его уловки.

Не то что услышанных от него строк, но и вообще стихотворений Каролины Павловой на тот момент, как оказалось, никто из нас не читал!

Столь же потрясающе неуклюжим выдался результат обсуждения подборки стихов одного уже довольно маститого в той поре московского поэта. Он явился в наш кружок под вымышленным именем. Стихов принёс десятка с полтора. Неплохие. Находясь в творческой поездке и изрядно промотавшись, поэт нуждался в деньгах и уже изданные свои вещи рассовывал по редакциям, попадавшимся у него на пути. Намеревался поступить так и в тот раз. «Океан», замечу, действовал при редакции серенькой провинциальной газетёнки. Её касса – в ближайшем кабинете по коридору.

Всё проходило гладко, пока обсуждавшие не наткнулись на стихотворение о девочке-малышке, игравшей мячом. «Мячом» было написано на листке.

Один из присутствующих усомнился: разве так – верно? Не лучше ли – «в мяч»? Автора это сразу вывело из равновесия, мол, вы что, друзья, – не того? С оппонентом у него возникла словесная перепалка. Оппонент говорил, что поскольку играют в футбол, волейбол, теннис и бейсбол то, значит, лучше всё-таки – «в мяч». Ну и так далее. То есть пустился в розыгрыш. Ему нашлась поддержка.

Поэт же завёлся настолько, что позволил для данного случая непозволительное. «Да вы хоть знаете, кто я?» – спросил он, колюче оглядывая присутствующих. В голосе у него чувствовалось что-то от угрозы, что особенно умеют изображать люди задиристые и бестактные, в частности, бывшие зэки. «Ну, так скажи, кто же ты», – подступились к нему. Меня, отвечает он, во всех столичных журналах печатают. И называет свои настоящие имя и фамилию. На это кто-то из наседавших так это спокойно говорит: «Вот свои опусы и неси в те журналы».

Мы не успели опомниться, как поэт сгрёб со стола принесённую им подборку и выбежал за дверь.

А ведь зря обидели человека. В стихотворении, которое в журнальном виде мы разыскали вскоре после заседания, значилось: «мячом». Это поскольку девочка была в стихотворении героиней одна и она «играла» или «игралась». Будь там два действующих лица или ещё больше, можно бы предпочесть, кажется, и «в мяч», как предусмотрено словарём, или как-нибудь ещё. Над объединением зависло марево густого стыда, и, наверное, это ещё сказано мягко. Единственное оправдание устроенному судилищу состояло в раскрывшемся неэтичном предложении поэтом уже напечатанных стихов. Но – этика этикой, а мы-то разбирались не с ней, а с качеством стихотворений, с их, так сказать, наличием, формой и содержанием.