Миражи искусства

Когда ещё не было магнитол и магнитофонов, страна, издавна любившая петь, охотно пела не только на сценах и в квартирах, но и в людных общественных местах. И не одни народные мелодии. Сюда вторгалась и квазипатриотствующая, пропартийная тема. Едучи однажды в электричке, я оказался слушателем такого открытого исполнения двух знакомых мне номенклатурщиков – секретаря фабкома и директора при том же предприятии. Оба уже далеко не молодые, они, распевшись «для себя», в полные неслабые голоса тянули куплеты очередной мелодии, за которыми следовал рефрен:

Комиссары, комиссары, комиссары,

славлю вас, пою о вас!

Можно было поразиться их бездумному воодушевлению, какой-то неестественной радости от их собственных певческих усилий. И в голосах, и на лицах замечалось довольство впечатлением, производимым на вагонную публику. В тот момент что-то, однако, витало в воздухе, не совместимое с оголтелой патетикой. Люди скрытно воспринимали фальшь на том месте, где дуэт с каким-то жёстким усилием удерживал себя в сомнительном репертуаре, удовлетворяясь тем, что «это» не запрещено и всячески одобряется «наверху». Не оно ли, допускаемое в погибель, воспевалось и восславлялось, будучи упрятанным в символы в то время уже далеко отошедшей в историю революции? Могли исполнители знать истинную цену устроенному эффекту? Почему же нет, если это было дано обычным слушателям. Но в эту оценку не входили восприятия иного плана, кроме одного – официального. Иначе бы всё тут рассыпалось…

Возвращаясь в ту их эпоху, можно удивиться, как мало она исследована «изнутри», в своей извращённой сути. Ни одного слова, ни одной строчки не сказано и не написано пока о полных печали судьбах многих секретарей-женщин. На вершинах партийных аппаратов им доверяли главным образом функции идеологов и стражей нравственности. Надо ли подчёркивать, как при этом искажалась и портилась женская личная жизнь. Уход в аппаратную скорлупу требовал цепляний за блага, за должность. Всё мешавшее этому отвергалось и было скреплено узким догматом. Туда никому постороннему входа не было. Только малая часть женщин, будучи партийными секретарями, обзаводилась семьями или же позволяла тайные интимные отношения с противоположным полом. Партийных функционерок мужчины боялись и избегали, заранее зная или чувствуя интуитивно, какие критерии становятся для них предпочтительными на партийной стезе. И от доброй, ласковой женщины партия требовала только безоглядного служения. В тех же рамках и в том же объёме, как и для всех, принявших источавшую душу коммунистическую аскезу. Это впрямую обрекало на недоступность, на незамужество, на мучительную половую воздержанность. Так они, бедняги, и тащились по жизни, всё дальше погружаясь в замкнутость и в одиночество.

Попутно ещё замечу: по-своему отстраняя женщин от мужчин, а, значит, и от личного счастья, партия имела, конечно, свой негласный умысел. Так ею решалась задача поддержания дисциплины и сохранения «чистоты» в её женских рядах.

Нечасто видясь теперь друг с другом, бывшие соратники не спешат с оценками своего участия в испорченном прошлом. Перво-наперво им интересно, какова у кого из них пенсия. По незнанию о том же сходу, почти азартно спрашивают тех, кто мог им казаться «своим». Любопытно, не правда ли? Это стало мерилом их успеха, значение которого так и не пересмотрено. Им уютнее от сознания внушительности размеров своего анклава. Для присчёта годятся и посторонние, хоть бы кто. Чем пособия и другие блага больше, тем, в их понимании, выше их прежние роли. Несмотря на всю их тяжеленную бесполезность, пустоту и даже вред. О том, чтобы обеспечить себя понадёжнее, они позаботились ещё при смене власти. Была продекларирована как бы особая, многополезная степень их вклада в действие государственной машины. Тогда же был решён и вопрос об их особом пенсионном обеспечении. В результате пенсий у них почти, наверное, у каждого две. Одну именуют чуть ли не персональной, другая обычная, «народная». Первая намного существеннее второй, а в целом – народу на зависть. Сумели за себя постоять! Нюанс, однако, в том, что в правах на пособия эта публика распадается на две категории. В нынешнем эквиваленте разница – в несколько тысяч рублей. У тех, кто их лишён, серьёзнейший повод обижаться больше, рассуждать об ущемлении, о недооценке…