Миражи Каракумов

- Подойди сюда! - позвал Ашир. Давид приблизился, держа банку мясных консервов и нож: была его очередь готовить. Ашир протянул ему крохотную капсулу-наушник: - Слушай. В капсуле потрескивало, шуршало, попискивало, бормотали странные голоса. И вдруг возникли звуки, похожие одновременно и на шум моря, и на шелест листвы, и на одинокий плач ветра в барханах, и на быстрый бессвязный шепот, словно молился кто-то, задыхаясь и торопясь, ибо истекало отпущенное ему время. Это была мелодия тревоги и зова, безнадежной тоски и просветленной надежды, мелодия страха и радости. Она, удалившись, затихла, и снова в наушнике забормотали маленькие деревянные язычки. - Что это? - спросил Давид, нервно сжимая консервную банку. - Музыка сфер, - ответил Ашир, извлекая из уха капсулу. - Музыка сфер вот что это. Весело светило весеннее солнце Каракумов. Ящерка лазала по коленчатым деревянистым кустам кандыма, прыгала с ветки на ветку, как воробей. За ней внимательно следил богомол-эмпуза, и зеркальце на его лбу сверкало, как капелька воды. Вспархивал удод, похожий на большую желто-черную бабочку-махаона, присаживался, суетливо тыкал кривым клювом в землю, глухо, как из-под земли, тутукал, нервно поигрывал раздвоенным хохолком, то раскрывая его, то складывая. Надсадно и стремительно, в темпе проносящихся пожарных машин, гудели в воздухе жуки-бронзовки; суслики свистели у своих нор, как милиционеры на городских перекрестках. Саксаульник напоминал издали застывшие голубоватые клубы дыма, его желтые цветки казались частыми искорками веселого скрытого дымом пламени. - Что это? - настойчиво повторил Давид. - Тюльпан поет, - сказал Ашир. - Сам собой? - Давид выпустил, наконец, банку, и она, упав рядом с ножом на землю, откатилась на несколько шагов. - Не знаю. Может быть, он - направленная параболическая антенна. - Значит, мы слышали голос солнца? - Посмотри, куда направлен параболоид цветка! На эту точку небесной сферы проецируется не солнце, а Альфа Эридана. - И ты думаешь... - Давид умолк, выжидательно глядя на Ашира. Тот пожал плечами. - Ладно, - решился Давид, - тогда и я скажу кое-что. Ты ночью ничего не слышал? - А что я должен был услышать?.. Жаба нежно свистела. Кричал сыч. Звонил в колокольчик сверчок. Еще что? - Ну, что-нибудь не совсем обычное. - Вроде бы нет, а ты? - В Капище ночью плакали. - Слуховая галлюцинация? - Вроде бы нет, - сказал Давид нерешительно. - Отчетливо так было слышно. А ну, пойдем-ка... Возле входа в зиккурат он ткнул пальцем: - Смотри! На влажном песке четко отпечаталась детская ступня - маленькая круглая пяточка, круглые выбоинки пальцев. Цепочка следов вела из пещеры в заросли эремурусов, и оба они невольно посмотрели туда, будто ожидали увидеть заплутавшего ребенка. Потом переглянулись. - Прямо шарады какие-то, - досадливо сказал Давид. - Ну откуда здесь ребенку взяться, скажи на милость? Почему у него только четыре пальца, а не пять? Почему в тюльпане музыка играет, как в "Спидоле"? - Погоди, погоди, - встрепенулся Ашир. - Четыре пальца, говоришь? Он быстро присел, рассмотрел следы, выпрямился и негромко рассмеялся: - Да это же след дикобраза. Ди-ко-бра-за! И он снисходительно потрепал Давида по плечу. - Ладно, брось! - Давид был явно смущен таким поворотом "шарады". - Какой дикобраз, если дитя плакало?!