Миражи, мечты и реальность

Субасио обозначен лишь на самой подробной карте, но его обитатели с закрытыми глазами найдут дорогу домой, ведомые колокольным звоном. Исстари живёт поверье, будто он снимает душевные отягощения, в этом убеждён каждый. Стефано догадывается, что магическая сила – от веры. Он вглядывается в абрис крепости на заднике небосвода – иероглиф, поющий славу бытию!

Слова, способные хоть отчасти передать чувства, толкались, просились наружу, но застревали, словно натыкаясь на невидимую преграду и, наконец, хлынувшие слёзы освободили дыхание:

– Господи! Как я был неправ, когда гордился своим вкладом … а где всё это время была моя Лусия?

Стефано пришёл в себя на дороге, ведущей к другу. Туда он устремлялся всякий раз, когда, жизненные дела загоняли в темноту. Откуда бы вы ни приближались к Кастелуччо, вам не миновать извилистого серпантина, бегущего через множество тоннелей, исчервивших лесистые горы. Пока машина не спеша утюжит горные склоны, глаза не раз благодарно обнимут оставленные внизу пространства богатой и вольной страны. По ним проводят "кровь земли" многочисленные ручьи и привольная река, подчинившая долину.

Нрав водных артерий непостоянен: зажатые теснинами, они, выражая недовольство, ревут, ворочая камни, а вырываясь на простор, разливают своё серебро и несут обитающих рыб бережно и неспешно, как терпеливая мать. Дорога взбирается всё выше в горы, растительность постепенно убывает, открывая снежные шапки на дальних вершинах, откуда тянет холодком.

И вдруг, за очередным витком появляется разноцветная долина: алые поля сходятся к горизонту. Это маки. Среди них вкрапления изумрудного и фиолетового – травы. В пурпурном цветении возникают подвижные тёмные пятна – стада лошадей и овец превращают лубочную картину в реальную жизнь. Склон, покрытый колышущимися травами, подобно живому существу, наблюдает, как всё происходит.

Стефано вышел из автомобиля на цветущую твердь и бросился в самое нутро луга, чтобы всем телом прижаться и впитать медовый запах трав и сыроватый – земли, услышать деловитое жужжание пчёл и увидеть голубой покой небес. Он лежал и ощущал, как между ним и землёй появилось единение. И в тот же момент его душа откликнулась и запела… время исчезло. Поднимался он нехотя, как из объятий Любящего нас…

Осталось всего ничего – один виток вокруг горы, на вершине которой развевался флаг над харчевней друга Мариуччо.

Хозяин длинного стола – вот он собственной персоной. Седые усы аккуратно пострижены и спорят белизной с колпаком, торчащим как корона от жёсткого крахмала. Друзья обнялись. Оба не доверяют словам и чаще всего при встречах молчат.

Их жизнь проходит на виду друг у друга с детства, и все изменения видны без слов. Мариуччо знает, что друг всегда ужинает дома со своей семьёй и идёт готовить кофе, до которого оба охотники. Стефано, усаживаясь за длинный стол, где обычно размещается дюжина гостей, в распахнутое окно видит только что оставленные горы с ледником посередине, алый луг, разделённый ниткой дороги, клубящиеся облака с позлащённой каймой, и внезапно ощущает себя маленьким и растерянным перед огромным миром.

Присутствие живого существа заставило его обернуться: величавой поступью, достойной знаменитого тореадора, подносящего ухо поверженного быка даме сердца, к нему приближался друг Мариуччо, лохматый кот с мышью в зубах. Стефано убрал ноги, открывая проход коту на кухню, к хозяину, и рассмеялся.

Увиденное являлось метафорой его жизни, только кто тот хозяин, ради которого он ловит своих мышей… Блуждающие мысли вернули его внимание к многажды обласканным глазами произведениям природы, развешанным по стенам. Косы лука, увесистые булавы копчёных окороков на крепких крючьях, расставленные на полках соленья… Стефано с любовью обводит взглядом полки со злаками в длинных стеклянных банках: вот знаменитые чечевицы, выращенные Мариуччо на лугу внизу – оранжевая, зелёная, рядом золотое просо… У Стефано есть подозрение, что вся компания поддерживает связь, а пучки мяты и лиловой лаванды время от времени погружают их в гипноз, чтобы не смущать человека.

Глоток крепкого кофе обычно устанавливает между друзьями сердечное единство, и иной раз это заменяет им беседу. Но не сегодня. Стефано несколько раз откашлялся, как бы освобождая словам дорогу, и, когда чашки были определённо пусты, он, заглядывая внутрь на разводы произвольно сложившегося рисунка, словно силясь прочесть его, проговорил:

– С Лусией что-то неладно, Мариуччо.

– Она сказала?

– Нет, она не говорила. Видно. Она враз сникла как трава осенью. Всё было как всегда, Лусия ни на что не жаловалась, как обычно…, – растерянно добавил Стефано. Выждав пока друг поймёт серьёзность проблемы, он продолжил:

– Что делать? Такого не было: она не хочет говорить.  И не смеётся, – выложил самый последний аргумент.