— У живых всегда есть повод. Да и твое рандеву с тем красавчиком не даёт мне покоя. Позови его на чай, а? Видишь, он совсем продрог. Не жалко?
— Нет.
— Ох, Ева, а меня попросили напомнить тебе.
Ева непонимающе выгнула брови.
— Соседушка твоя. Все лесные замерли в ожидании, всем интересно, но мы на твоей стороне!
— Галина? Так говори уже? Целый час голову морочишь, ну же?
— А как без мороки-то? — она улыбнулась гнилыми зубами, захихикала. Ева бросила на нее предупреждающий взгляд.
— Ну ладно-ладно, слушай. В твои семнадцать, когда сила пробуждаться начала, ты вспомни, что тебе сказали? Ну вот, время пришло.
— А..э-э, — открыла рот Ева, но бестолочь нерадивая уже испарилась. Ну что за подстава?! Кто так делает?! — Эй! А ну вернись, слышишь? Договори нормально?!
Но след простыл, как и пушистый свитер.
— Воровка! — крикнула Ева, и вдруг вспомнила тот вечер — твой суженый явится, Никитка прознает. Лесные помогут, а он нет…
Глава 31
Значит ли это воспоминание, что Мите угрожает опасность?
Определённо — да.
Все-таки ему здесь не место. Но он же такой упрямый. Не послушает, не уедет. Докопается до правды, найдет друга, избавит местных от миражей…
Да ей и самой уже не терпелось во всем разобраться.
Ева подошла к окну, отдернула штору, посмотрела на стекло, а точнее на свое отраженье в окне. Глаза испуганные, круглые, блестят от волнения. А за окном все также накрапывает дождь — мелкая приставучая морось, делающая одежду мокрой и липнущей к телу, а Митя всё также сидит на лавочке в сквере.
Ева выдохнула. В голове навязчивым писком голос мавки — пригласи его на чай, он же замерз!
Ну что он, маленький мальчик? Взрослый парень, должен понимать…
Мотнула головой, собрала волосы в хвост и задернула плотно шторы. Села на разложенный ко сну диван, окинула взглядом комнату — скромная и не уютная, по-спартански расставленная мебель — безликая и серая: диван, комод, письменный стол и стул, небольшая плазма на стене и высокий цветок на полу. Она не любила оставаться в этой квартире. Она напоминала ей бесконечные придорожные мотели, по которым ее когда-то таскала мать…
И в ту же секунду в глазах потемнело, в нос ударил запах гари и пота.
Ева и не заметила, как осела на пол и попыталась расстегнуть верхнюю пуговицу кофты, руки дрожали, дыхание сбилось. Она почти задыхалась, а пуговица все не подчинялась.
— Ева, детка, иди к нам!
Отчетливо услышав мужской голос, Ева испугано обернулась. Перед глазами все поплыло, и вот она уже видит себя в восьмилетнем возрасте, сидящую на потрепанном кресле и испуганно смотрящую на гостей. В ее больших глазах отражается не детский страх и ненависть.
— Ну что ты детка, не бойся! — вновь звучит хрипловатый мужской голос. — Мы тебя не обидим! Разве мы тебе обижали когда-нибудь? Делали тебе больно?
Из глаз брызнули слезы, из души вырвался крик. Ева упала на спину, опрокинув красную табуретку, глаза застилала пелена.
— Да! — она кричала, но не слышала своего голоса. Перед глазами замелькали образы из прошлой жизни: расплывчатые силуэты — её собственное испуганное лицо и пьяное матери, образы, сменяющихся любовников той, многие из которых не ленились лапать ее или бить. Как щенка. Ненужную собачонку. А мать лишь смеялась, слезы дочери её никогда не трогали. Но бывали и недели затишья, когда мать отрывалась по кабакам, а ее закрывала в номере. Без еды и воды.
Но она не боялась. Темная тень уже тогда сопровождала каждый её шаг.
И только в интернате она смогла понять кто это, когда в отражении озерной воды, наконец, рассмотрела, кто стоит за её спиной. То была девица — худая и угловатая, с копной серебристых волос. Длинные руки, длинные волосы, длинный нос, на худом теле лохмотья, связанные в подобие платья. Облик почти не менялся, а вот наряд и по цвету и по длине частенько. Да она модница, эта нежить.
Вот и сегодня, спустя столько лет, эта девица все еще была рядом. Только теперь она, видимо, станет щеголять в Евиной кофте. Сюр, да и только…
***
Рано утром следующего дня, Ева рванула в общину. Она уже приняла решение, но все же решила немного подстраховаться. Послушать лесных, собрать вещи. Ведь неизвестно как отреагируют знакомые на её выходки.
Лес одобрял. Нового ничего не сказали, но и не отговаривали.
Соседка Галина Петровна странно смотрела ей в след, но молчала. Казалось, всё вокруг притаилось, даже ветра не было.
Собрав рюкзак со своими пожитками, взяв дневник и лесную книгу, она вышла со двора, уже отчего-то зная, что не скоро сюда вернется. Осталось решить вопрос с Котиным, от которого можно ожидать чего угодно. Теперь, с этого дня он ей точно не компаньон.
Уже на подходе к машине, после трех часов пешего шага по тайге, она вдруг нащупала в кармане записку. Сложенный вдвое листочек в клетку, а на нем, как когда-то в лагере, красивым подчерком выведено: За библиотекой в восемь? Я буду очень ждать. И адрес.
Ева усмехнулась, счастливо улыбнувшись, и ускорила шаг.