МирЭМ

– Мишка, ты куда свалил? Майкл, мы тебя заждались! – закричали с улицы мужские голоса.

Счастливый Майкл поморщился, как бы изображая, что не особо горит желанием составить своим друзьям компанию, но друзья не отстанут… – Вы…, извините, если можете, пойду…, – скромно ретировался он.

– Я могу вас вылечить от пьянства, если есть желание, – подала она ему разумную мысль, с закравшейся надеждой увидеться в другой раз.

– Все в порядке, извините ради бога, не хочу вам доставлять хлопоты, – распрощался Майкл, оставив оторопевшую Марию. А за окном и солнечный день помрачнел, склоняясь к заходу.

14

Для трехлетней Сони в детском саду выделили место, поторопив Марусю, как можно срочно оформить медицинскую карту ребенка. Вставая пораньше и поднимая Яну в школу, она собиралась сама, бросаясь в бег с младшей дочерью, чтобы вовремя успеть в поликлинику, пройти всех нужных врачей. Такая суета немного отвлекала ее от сердечной склонности к Жене, но ненадолго…

Как только по утрам она смогла оставаться одна, любовь охватывала всю ее душу, не поддаваясь никакому анализу, приведя в полное замешательство, не имея под собой абсолютно никакой логики. «Что ни думай, а любовь пришла к ней просто так, откуда-то сверху, словно спустились по небесной лестнице, без разрешения проникнув в открытую створку ее сердца…»

Она вспомнила, как однажды в продуктовом магазине Влад приревновал ее к импозантному молодому человеку, с небольшой бородкой, который излишне посмотрел на нее «как-то не так». Тогда она заверила мужа, что повода для волнений нет и ей отродясь не нравятся бородатые мужчины. Не нравились – да!!! До недавнего времени! – честно признавалась она, но божий промысел, богу виднее… «А у Жени она мужественная, безупречная, роскошная…» И то, что она чувствовала, простиралось не к отдельной бороде, а к нему в целом. Ей и неведанно было знать, что борода навеет буквально сильные, серьезные чувства к человеку, которого и толком не знает и с которым они никогда не будут вместе… Схватившись за листок бумаги, она живо переписала свое мысленное обращение к Жене, что пришло ей на ум, о котором он и сам нипочем не узнает…

…

«Нам «НИКОГДА» не быть с тобою! Любить божественной любовью,

В одной постели просыпаться и долго, нежно целоваться.

Быть кем-то, частью, что-то значит, в судьбе у каждого из нас,

И будет ли один хоть шанс!?

Ты протяни свою мне руку, ты посмотри в мои глаза:

– Мне трудно пережить разлуку, не говори мне: – «НИКОГДА!»

Но, я скажу: – для счастья мало, так мало надо для двоих,

Иметь чудесное пространство, где есть и я, где есть и ты.

Да не тоскует мое сердце, нас параллели развели,

Мы в разные заходим двери. Не быть нам вместе – вопреки!

Да не смотри с укором строгим, мне и самой не по душе,

Люблю я даром обретенным, все мысли только о тебе!

Как знать, насколько постижимо, остыть душой под черным льдом?!

Давай разлюбим осторожно. Оставим все, все на потом!

Но, вру я! Ты не верь ни капли!

Из сердца вырвать кровь и плоть!

Мне проще было бы погибнуть, чем умертвить свою любовь!»

…

Записав свою поэзию, она сложила тетрадный лист в несколько раз и спрятала в самое надежное место. Взглянув на механические часы, Маруся заторопилась за Соней в детский сад. Первую неделю она водила дочь на неполный день.

От тщательного взгляда Влада ничего не ускользало. Заезжая домой без предупреждения, «как бы на обед», он первым делом бросался смотреть, что делает его Маруська в избе, чем таким занимается…

– Ты перестала меня целовать! – заявлял он рьяно, жадно всматриваясь в Маруськины глаза, – и с чем это связано?

– Ни с чем…, – бесстрастно отвечала Маруся. – Ты ведь беспрерывно работаешь, а я по хозяйству. Подумываю вот тоже устроиться на работу.

– Где твой телефон? Давай сюда, мне его! – настаивал Влад, разведывая улики, страдающий время от времени возникающим приступом ревности.

– На комоде, в детской комнате.

– То-то я звоню тебе, а ты трубку не берешь!

– Не слышала…

Не поленившись сходить за телефоном, Влад опытно отрецензировав его; не найдя, что могло бы скомпрометировать жену, остыл.

– Я видел у тебя какую-то тетрадь, что ты в ней пишешь? – спросил он с колючим выражением, нервно подергиваясь.

– Что пишу, то мое.

– Где она лежит?