Юлиан отметил про себя, что значение слова «верный» в вертском языке многообразно: от сторонника до ближайшего родича и возлюбленного.
— Но захотят ли они сами разлучаться, покидать свой блаженный атолл и даже отдавать своих Олавирхо и Барбари, это имена тех девочек… — продолжал тем временем Кьярт. — Пусть наш мессир езуит возьмёт для почёта мой флагман и разыщет, как там и что. Ты не против, сын?
Разумеется, в Юльке взыграло любопытство — движущая сила прогресса. Он прекрасно видел, что им манипулируют, добиваясь выгодного всем решения, что эти игры вообще начались на древней большой Земле, но и в самом деле не имел возразить ровным счётом ничего. Пока.
И когда через некоторое время, под завязку наполненное заботами и мельтешнёй, мессер Барбе предъявил ему добычу — двух юниц, которых он с непередаваемой грациозностью держал за руки, исполняя перед королевским сиденьем тройной реверанс, — это стало счастливейшим мгновением в Юлькиной жизни.
Русского в этой чудной парочке оказалось, по правде говоря, маловато — невольно возникал вопрос, была ли эта почтенная Галина бинт Алексийа славянкой. Та брюнеточка, что по правую руку Барбе, отличалась крайней смуглотой, кудреватостью, пухлыми губками и чуть расплющенным носиком, огоньки, что играли в удлинённых глазах, казалось, могли поджечь аксамитовую драпировку на окне. Девица с левой стороны была картинно бледнокожа, волосы — гладкие, как полированный агат, глаза синие, будто вода в Марианской впадине, черты лица точёные. «Да она копия самого Барбе», — внезапно сообразил король. И понял, что если спросить мессера, тот не отопрётся — подтвердит своё плотское падение едва ли не с гордостью. У них тут интересное понимание греха: выкуплен — будто и не стало его.
— Олавирхо от семени Орихалхо, — представил Барбе. — Старшая. Барбара от плоти кузнеца Брана, иначе Брендана. Младшая. Обе дочери Гали Рутенки, Победительницы рутен.
Король поклялся, что найдёт-таки время распутать все эти заковыристые родословия — что там от крови, что от плоти и прочее. Своё участие в производстве младшей девицы мессер МакБран в самом деле не скрыл, накинул вуаль, однако вполне прозрачную взорам. Вот старшая — явная ба-инхсани: любопытно, язык Морского Народа ей ведом?
Фрейр-Юлиан отпустил всех троих с очень довольной миной, наказав:
— У меня вечером большой приём, без такой уж чинности. И без молодой королевы — Элинарчик слегка раскашлялся, боимся, как бы на грудь не перекинулось. Приводите своих протеже, мессер, пусть уж сразу в воду с головкой — скорее плавать научатся. Есть во что нарядить?
Наряды красавицам подобрали с прыткостью необыкновенной. У обеих одинаковые платья тяжёлого шёлка, прямые и строгие, вопреки нынешней оборочно-рюшечной моде, удивительного буро-красного оттенка, похожего на осень. И тяжёлые украшения из тусклого старинного серебра — диадемы, серьги, лежащие на плечах, широкие браслеты, наборные пояса. Юлька скосил глаза на бабку: точно, её любимый цвет, её любимый размер. Только что на ней самой венчик и ожерелье из бледного золота с чернью. И вот что самое интересное: всем трём воительницам, старой и молодым, наряд очень даже к лицу.
Приёмы во дворце проводились под негласным лозунгом «Любая кошка имеет право глядеть на короля», оттого по стилю всё больше смахивали на карнавал без масок. Попасть на них мог любой представитель союзных племён, прошедший мимо снисходительной стражи, оттого иной гляделся чистым викингом, иной — испанским грандом или грандессой, иной — безличным рутенским асасином в чёрной маске и с двумя саблями за спиной. Ну а кое-кто — богатой крестьянкой из-под Вробурга, в сарафане до щиколоток, камизе, сверху упёртой в уши своим туго расшитым воротом, снизу — метущей пол всеми кружевами, и жемчужной ленте, вышиной и рельефом напоминающей городскую стену.
Эти двое были наряжены одинаково и по предпредпоследней готийской моде, слегка напомнившей Юлиану фильм про французского монарха Луи Возлюбленного: камзол из тончайшей белой шерсти, отороченный по низу и бортам широкой полосой кованого кружева, такой же «золотной» шарф поперёк девичьей талии, раскинутые по плечам кудри, каштановые у одного и русые у другого (на папильотках, наверное, закручивали, решил Юлька. Из старых модных журналов), перстни поверх лайковых перчаток — и сапоги немногим толще самих перчаток. К такому явно полагались парадные шпаги толщиной со спицу и треуголки, но либо чужестранный король скверно понимал здешнюю историю моды, либо юнцы специально избегали знаков, которые можно прочесть как агрессию или неуважение по отношению к сюзерену.
— Кто эти симпатичные близняшки, Хельм, не знаешь? — вполголоса спросил он у Торригаля, который, согласно чину, стоял за правым плечом короля.