Мириад островов

Цепи на лестнице, похоже, не успели натянуть, да пролезть под ними или поверх — чепуха. Галина скользнула вдоль дверей, спустилась по ступеням до поворота и уже с площадки глянула под высокую арку зала.

У входа собралась явно мужская компания: половину обзора загораживали многоярусные юбки тех вечных девиц, что носят на рукаве платья кружок из контрастной ткани и подчиняются одной на всех мамке. Из разметавшихся лент и оборок выглядывали ноги в куда большем количестве, чем подразумевалось конкретной ситуацией: отчасти в рейтузах, в большой части голые, длинные и хорошо запутанные. Въедливо пахло бараниной, вымоченной в уксусе, спиртным, мочой и пачулями. Сквозь хихиканье и сладострастные стоны едва пробивалась струнная мелодия, изумительно нежная и простая. Негромкий, воистину полётный голос пел, чётко рисуя слова старинного рондо:

«Танцуешь ты под музыку дождя,
Читая ноты с изумрудного листа,
Сердец мужских и плоти не щадя:
Ведь ты — одна сплошная красота.

Весь свет насквозь проехав и пройдя,

Весною влажной я в сии пришёл места,
Чтоб слушать капель звон о гладь пруда
И рондо петь, в твои глаза летя:
Ведь ты — одна сплошная красота».

Самого музыканта видно не было. Повинуясь безотчётному притяжению, Галина прошла оставшиеся ступени и остановилась в стороне от арочного проёма — так, чтобы с перепоя было не сразу заметить. До вышибал здешние, похоже, не додумались — так невинны.

— Эй, певвчик, — донеслось из мешанины тел, — бросай слюни пускать. Валяй к нам, трабладур, враз отыщешь, о чём сочинить.

А песня продолжалась, не взирая ни на что:

«С природы вашей светлого холста
Я красок взял — чтоб, по земле бродя,
Живописать, как вовсе без труда,
Сердец мужских и плоти не щадя,
Танцуешь ты под музыку дождя…»

— Отстань, Раули, ему же монеты дают, чтоб развлекал, а не сам развлекался, — урезонивал кто-то из глубины здешнего содома.

— Верно, — проговорил чем-то знакомый и очень спокойный голос. — Не гожусь я на потребу милых красоток, что делать! Вот противоположно…

— Так развлекай, зараза, а не нугу изо рта тяни. О, мысль! Тянем этого девку сюда вместе с инструментом!

«Вот уж не во время сюда явилась. И ведь Орри там внутри явно не водится».

Она решила отойти, но до слуха донеслись протестующие возгласы, лязг стекла и железа и подозрительно гулкий, как бы полый треск. Пробка в двери подалась внутрь, скопление тел растеклось по залу.

«Была не была. Никто ведь не убегает, напротив. Я знатная госпожа в трауре».

Галина подняла голову, сдавила ткань на груди правой рукой — и решительно шагнула внутрь, в самую гущину.

Первое, чему землянин выучивается в Верте, — это обходить стороной разборки со стражниками и вникать в те, где стражников нет. Пока нет. Ибо твой кошелёк — самое меньшее, что может пострадать, если ты не поможешь по мере сил восторжествовать закону. А второе — именно та мысль, что мелькнула в голове за секунду перед тем, как перед ней возникла драка, в одно мгновение ставшая неуправляемой. Благородная девица здесь неприкосновенна.

Собственно, самой драки видно не было. Пёстрые девицы стояли широким кольцом, изо всех сил стараясь заглянуть через плечо своих временных аматёров. Те нащупывали рукояти шпаг — бесполезное дело, в питейных заведениях хозяин сохраняет оружие для гостей в каком-нибудь чулане. От чёрного одеяния, правда, пытались отодвинуться — или монахиня, или аристо недобитое, а то и вообще плохая примета. Бодигард как раз наличествовал, заметила Галина боковым зрением — на голову выше остальных, но явный малоземелец. Раскидать кучу-малу в один присест у него не получалось.

Так бы ничего и не произошло, но изнутри живой ограды нечто ударило, вырвалось наружу и покатилось прямо к ногам девушки. Чей-то затылок с сальными кудрями маячил прямо перед ней, руки стискивали добычу. Внизу — бледное лицо в чёрном нимбе, разметавшиеся по полу волосы, глаза широко раскрыты от боли. Кажется, нападавший пнул Галину в лодыжку, она стала падать, крепко стиснув в пальцах рукоять…

Она поднялась, не сводя глаз с кости, отполированной не одним поколением мужей. Часть волос насильника вдавилась внутрь вместе с клинком и быстро напитывались ярко-красным.

— Только, не вынайте, сэнья, ради святой Биргиты, — торопливо говорили за её спиной. — Пускай видят. До чего дошли — благородной деве пришлось за всех нас руки кровищей марать. Музыканта чего — живого подняли?

— Ничего, по-прежнему в голосе, — услышала она теперь уже совершенно узнаваемое. — За маэстратцами послали?