Мирянин

На меня словно упал целый сноп радужного света и будто прирастил мне шесть крыл серафима, так прекрасно было, что она поняла. Неужели поняла? Все мои усилия освободиться, все попытки стать единым со своей волей, почти люциферовы попытки, ничего не имеющие общего с тем, что люди называют святостью.

– Что значит – просто пользуешься? – спросил я, потому что о главном говорить не было сил. Если поняла, то слова не нужны, а если нет, то они бесполезны.

– То и значит. Раз уж Юрасику хочется дарить, пусть совершит в своей жизни хоть один значительный поступок.

– Ты ничего ему не обещала? Но все равно, даже если так. Если ты согласилась принять его подарок, значит, и на все остальное тоже согласилась, – заупрямился я.

– Именно, что принять подарок, а не плату за все «остальное». А подарки – дело добровольное. И, стало быть, бескорыстное.

– И Талдыкин с тобой согласен? Он, ручаюсь, уж точно не бессребреник. А? – лукаво подзадорил я Наташу. Но и успокоился. С нее станется. Взять игрушку в полмиллиона и отправить дарителя в сад.

– Это его проблема. Я же говорю, Юрасик – просто дурень и тешит себя.

– А ты не боишься, что возникнет скандал? – Я представил на секундочку, что может случиться, если благая весть дойдет до Тошки.

– А что может случиться? – в тон моим мыслям спросила Наташа. И сама же ответила: – Накостыляет ему Ливадин по первое число. Но это вряд ли произойдет, Юрасик все же не настолько глуп, чтобы жаловаться. Скорее всего, прибежит еще раз, но с другим подарком.

– И после всего этого – я же страшный человек! – Мне совсем стало весело. – Но ты права в одном. Зарвавшегося дурака нужно учить. И не переживай, я ничего не скажу Тошке.

– За это я переживаю меньше всего, Лешенька. Кто меня действительно беспокоит, так это скорее ты. Знаешь, иногда мне кажется, что с тобой я блуждаю наяву в лабиринтах, в которых ты властелин, и им нет конца и нельзя выбраться без волшебного слова. И никак не добраться до Замка и не добиться, чтобы к тебе вышел его хозяин (опять этот Кафка, будь он проклят, гениальный австрийский графоман, внушающий ей опасные мысли!).

– Обо мне не беспокойся. А лучше скажи, должен ли я верить в свои надежды? – Для меня этот вопрос был главным, после всего, что я услышал.

– Не сходи с ума, Алексей Львович! – Она опять посмотрела в сторону. А потом взяла меня под руку. – Пойдем-ка обратно. А то Ливадин рискует остаться без ужина.

И я пошел, и крылья, как возникли вдруг из ничего, так и остались за моей спиной. Потому что Наташа не сказала «нет».

Глава 2 Назови черта – запахнет серой

Ни на какой такой ужин Юрасик не пришел. За стол нас село четверо, и можно сказать даже, что уныние овладело нами. Невелика была птица наш Талдыкин в смысле приятной компании. Но вот ведь, не доставало нам его глуповатых, босяцких шуточек, дурных манер, вечного пьянства и грубоватых выходок с официантами. В общем, не хватало всего того базарного шума, который порождал вокруг себя Юрася, где бы ни появлялся. И странно, казалось бы, за ужином сидели как бы все свои. Давно знакомые, близкие люди, даже и Олеся. У нее тоже была средь нас собственная роль, право на давнее амплуа отрицательного персонажа, который все молча осуждают и порицают, но без которого пьеса просто не пойдет. В каждой компании старых друзей есть подобный ей козел отпущения, но все равно – это свой козел, так сказать, родной, и именно он придает законченную замкнутость тесному, приятельскому мирку. Как собственный юродивый богатому монастырю.

У Талдыкина тоже сложилась в последнее время его, и только его, личная роль. Роль человека немного постороннего, при котором все же стыдно выставлять чувства напоказ и необходимо держаться на уровне. А теперь, без Юрасика, особенно страшно меж нас четверых, чересчур «своих», сказывалось отсутствие Никиты. И пустоту эту можно было почтить только глубоким молчанием. Так часто случается и на похоронах, когда близкие родственники приходят с кладбища, и закончились поминки, и в доме нет никого чужих, и опускаются руки, потому что только теперь, после всех хлопот, становится ясно – одного не хватает и навсегда.

В этот вечер и вышли у нас такие вот семейные посиделки над покойником. Мы не говорили о полицейских делах, забыт оказался и Юрасик с его странным затворничеством. Обсуждали только какие-то почти унесенные из памяти происшествия из другого, прежнего времени, словно листали альбом с фотографиями, старинный и пыльный, лишь бы чем себя занять. Ливадин все время поминал Никиту, какие-то деловые казусы из его карьеры, что протекали на Тошкиных глазах, и я слушал внимательно, хотя никогда не интересовался этой стороной жизни моего Ники.