Мирные дни

И тогда же мне пришло в голову, что это не может, не бу дет просто продолжением жизни, потому что после того, что люди пережили и познали, в жизнь войдёт что-то новое, очень высокое, ибо она будет строиться руками победивших людей.

Потом я снова подумала о той зиме и о нашей встрече. Да, тогда для меня было достаточно того, что мы встретились, но потом мне хотелось большего, гораздо большего…

– Лидуша, – сказал Саша после долгого молчания, – вот мы стоим сейчас перед этим памятником. Ты знаешь, кто тут лежит?

– Бойцы Ленинграда, – ответила я.

– Одного из них я знаю, – тихо проговорил Саша. – Нам о тобой он должен быть особенно дорог.

– Про кого ты говоришь? – недоуменно спросила я.

– Про Мухтара Тажибаева, про того, кто отстоял наш дом. Ведь он погиб и, наверно, похоронен здесь. Поблизости нет больше могил. Он лежит здесь.

Как сильно забилось моё сердце…

– Я вдруг подумал о том, – продолжал Саша, – что было бы, если б он услышал наш разговор.

– Не надо стесняться мёртвых, Саша. Их судьба решена, ты ничего не можешь изменить в ней. Думай о живых. Я уве­рена, что живой Мухтар был бы за меня. А ты вызываешь призраки.

– Нет, – внезапно сухо и жёстко ответил Саша. – Это ты боишься призраков и видишь какие-то миражи. Уже поздно. Пойдём домой.

Он шёл немного впереди, а я за ним. За всю дорогу мы не произнесли ни слова. В первый раз мы подходили к дому так поздно. То, что я увидела, было необычайно. Все левое крыло нашего дома было освещено огромными, ослепительно яркими лампами. В их свете весь наш дом, бесчисленные леса, опуты­вающие его, десятки снующих вверх и вниз людей, площадки, подвешенные на канатах и слегка покачивающиеся на высо­те, – всё это казалось необычным. «При фонарях, день и ночь строим!» – послышались мне слова Крайнова.

Когда мы вошли в комнату, я сразу обратила внимание на то, что Коли нет. На столе лежал лист белой бумаги, на нём большими буквами было написано:

«Тётя Лида, я от вас ушёл, ты не сердись, я тебя люблю. Николай».

Утром, когда я проснулся, Лиды уже не было.

Вчера мы легли очень поздно. Мы несколько раз обошли дом, ходили по улицам, но Коли нигде не нашли. Наконец, уже в первом часу ночи, Лида поехала в город, к Анне Васильев­не, – оставалась надежда, что мальчик вернулся к ней.

Всё это время я сидел дома и думал, что вот сейчас откроет­ся дверь и войдёт Лида, одна, без Коли. В эти тревожные часы я не мог думать ни о каких сложных вещах, я думал только о том, что будет, если Лида не найдёт Колю и вернёт­ся одна.

Она вернулась одна. Я взглянул на неё, стоявшую в дверях в забрызганном грязью пальто, в косынке, повязанной вокруг шеи, и увидел, как неузнаваемо изменилось за эти несколько часов её лицо.

Я подбежал к ней, но она отошла и сказала:

– Не надо, не надо.

Я начал было говорить, что завтра мы заявим в милицию и Коля обязательно отыщется, но Лида безнадёжно махнула рукой:

– Я уже была в милиции.

Больше она не произнесла ни слова. Разделась и легла в постель. А я сидел в кресле, и мне казалось, что что-то огром­ное, тяжёлое обрушилось на меня и нет никаких сил, чтобы освободиться от этой тяжести, сдвинуть её.

Проснувшись, я уже не застал Лиду. Вспомнил обо всём происшедшем и в первый раз за всё это время пожалел, что проснулся и что снова начинается день. Потом я подумал: «Да, ведь сегодня напечатана та статья; Лида, наверно, уже чи­тает её».

Но эта мысль ничего не прибавила к той тяжести, которая лежала на мне. От всего происшедшего вчера я испытывал та­кую сильную боль, что увеличить её было уже нельзя.

Я поехал на завод. Войдя на заводской двор, я увидел вы­вешенную в витрине многотиражку. Статья Абросимова зани­мала почти всю вторую полосу.

Едва я появился в редакции, в общей комнате, как несколь­ко человек – литсотрудники, машинистка и корректор – в один голос крикнули:

– Вот и Савин пришёл!

И почти тотчас же из редакторского кабинета раздался знакомый хриплый голос:

– Савин? А ну, давай, давай сюда!

Я вошёл в закуток. Редактор сидел, склонившись над боль­шим развёрнутым листом московской газеты. Он сказал:

– Ну, удружил, нечего сказать. Помог…

Я не понимал, о чём он говорит, и, откровенно говоря, мне была даже безразлична причина его недовольства.

– Кой чёрт угораздил вас заказывать Абросимову эту ду­рацкую статью? – говорил редактор. – И кой чёрт вас дёрнул сделать это именно вчера? Ведь жили мы до сих пор без его статьи?

– Да в чём наконец дело? – не выдержал я.

– Вот, вот в чём дело, – прохрипел редактор, показывая московскую газету и тыча в неё пальцем.

Я стал читать статью. Речь шла о нашем заводе. Описыва­лось восстановление завода после окончания войны. В конце статьи два абзаца были посвящены лаборатории. Было написа­но: «Там, в заводской лаборатории, работают подлинные нова­торы, подлинные энтузиасты своего дела, которые, к стыду руководства завода, не всегда пользуются заслуженной под­держкой и помощью». Назывались фамилии Ирины и Лиды.