Мирные дни

Я положил руки на её голову, и мне было хорошо от созна­ния, что мы вместе и уже никто не сможет разлучить нас, ни­кто не постучит в дверь и не позовёт меня.

Я посмотрел в окно и увидел, что по узкой полоске залива движется что-то белое, похожее на развёрнутый платок. «Па­рус, – подумал я, – очевидно, яхта».

Парус все скользил и скользил, уходя вдаль, и скоро стал едва заметным в белом, прозрачном тумане…

Наступила ночь, белая, весенняя ночь, и всё, что я видел в окне: стены домов, карнизы, углы, ручки дверей, уличные тумбы – все приобрело какую-то неестественную рельефность.

Было очень тихо, и только откуда-то издалека доносился шум Кировского завода. Я посмотрел в ту сторону, где раньше были траншеи врага. Теперь там всё было залито белым вол­шебным светом, и казалось, что это и есть цвет безмятежного покоя и счастья.

«Неужели все это правда, – подумал я, – всё это – наша комната, и белая ночь, и Лида, моя Лида, – здесь со мной, и так будет всегда?»

– Я так ждала тебя, – проговорила Лида, поднимая голо­ву, – мне так хотелось поговорить с тобой.

– А ты заметила, – отозвался я, – что вот мы уже целый день вместе, а так ни о чём толковом и не поговорили?

– Да, – согласилась Лида, – и тогда, зимой, тоже так было.

– Это потому, что все эти годы мы не принадлежали друг другу. Когда мы встречались, это были короткие встречи, нас могли каждую минуту разлучить. Но сейчас никто не сможет помешать нам.

Лида ничего не ответила. Потом сказала:

– А Ирина… кажется, влюблена.

– Влюблена?

Вот это уже было для меня полной неожиданностью. Я мог представить себе всё что угодно, кроме влюблённой Ирины. В моей памяти она осталась строгой, непримиримой, недоступ­ной никаким личным радостям, оставшейся наедине со своим горем.

– В кого же? – спросил я.

– Один наш работник, – ответила Лида. – Его фамилия Каргин. Он секретарь партийного комитета.

Мне стало вдруг грустно. Я знал, как любила Ирина своего первого мужа, как страдала, когда он погиб. Наблюдая за ней, я думал о незыблемости настоящих человеческих чувств.

– Почему ты замолчал? – спросила Лида. – Я познакомлю тебя с Каргиным. Он очень хороший человек.

Лида говорила что-то ещё, но я не мог оторваться от мысли об Ирине. Когда я наконец заставил себя сосредоточиться на том, что говорила Лида, она уже замолчала.

Несколько минут мы сидели молча.

– Ну, а я, Лидуша, с завтрашнего дня засяду за книгу, Я хочу написать книгу о войне.

– Роман? – спросила Лида.

– Не знаю, как получится.

– Но что это всё-таки будет такое?

– Я не знаю, – ответил я. – Книга о войне. О счастье победы. Словом, сейчас мне трудно рассказывать об этом.

– А знаешь, – продолжала Лида после короткого молча­ния, – за последнее время я часто думаю о том, что я сделала в жизни. Ведь мне, Сашенька… ты помнишь, сколько мне лет?

Её вопрос застал меня врасплох. Я никогда не задумывался над тем, сколько Лиде лет. Тогда, перед войной, ей было два­дцать четыре года. Она так и осталась для меня двадцатичеты­рехлетней. Но ведь с того времени… ох, сколько лет прошло с того времени!

– Мне почти тридцать, – тихо сказала Лида, покачивая го­ловой, точно удивляясь своим годам.

– А мне за тридцать, – так же тихо проговорил я, подумав, что и мне уже много лет.

– А я вот почему-то до сих пор чувствую себя девчонкой. А ведь я уже пожилой человек, и ты тоже, Сашенька, мы уже не молодые люди.

– Война, – сказал я. – Самые лучшие годы отняла у нас война.

– Лучшие? – переспросила Лида. – Нет, нет, Сашенька, это не может быть правдой, это очень жестоко, если есть луч­шие годы. Значит, раз они прошли, то и жить не для чего! А я вот не чувствую этого. – Лида тряхнула головой. – Мне ка­жется, что вся жизнь ещё впепеди. И мне всё время хочется что-то делать. А тебе?

– Ты знаешь, – не ответил я на её вопрос, – люди очень неосторожно обращаются со счастьем. Мы всегда признаем его только задним числом. Подумать только: мы выиграли такую войну! Решалась судьба людей, страны, мира. И вот мы побе­дили. Разве одного этого мало, чтобы чувствовать себя счаст­ливым?

Она ничего не ответила. Потом проговорила, глядя в окно:

– Белая ночь… Все эти годы я как-то не замечала, когда начинались белые ночи и когда кончались… И на улице пусто… Мне всегда казалось, что белые ночи хороши именно тогда, когда на улице нет людей.

– А знаешь что? – предложил я. – Давай побродим не­много. Будем одни в белой ночи.

– Неужели ты не устал за день? – удивилась Лида.

– Да мы никуда не пойдём. Совсем рядом. Мне очень хочется.

Мы спустились по лестнице и вышли на улицу.

– Куда же мы? – спросила Лида, беря меня под руку. Она накинула на плечи белый плащ и казалась сейчас очень сродни этой светлой ночи.

Я знал, куда идти. Мне хотелось отыскать тот самый блин­даж, в котором когда-то висел пёстрый шарф и артиллеристы угощали меня супом из концентрата.

– Куда же мы пойдём? – повторила Лида. – Иди за мной, – сказал я.

Мы обогнули развалины и вышли на пустырь. Я всматри­вался, стараясь вспомнить путь к блиндажу. – Что ты ищешь? – спросила Лида.