Мирный-3 (СИ)

- Марина, ты можешь сказать, почем это произошло? - спросил Отто, сев на соседний ящик. Билл вновь протянул ему пачку с крекерами, на этот раз Отто взял несколько штук.

- Я не знаю, почему, - ответила Марина. Голова сильно болела, и сейчас ей меньше всего хотелось думать. Она потянулась к аптечке, крепко закрепленной на стене у входа.

- Лучше поешь, - сказал Билл, передавая пачку сладкого печенья.

Марина села рядом. Печенье было приторно сладким, она насильно запихнула в себя несколько штук, запив остатками воды. Взгляд начал проясняться, головная боль притупилась, освобождая гнетущее чувство тревоги, испытанное ей с утра, и сейчас набравшее свою убийственную силу.

Катер вошел в зону густого тумана, солнца уже не было видно, автопилот показывал, что до станции плыть еще больше трех часов.

Небо, только серое небо перед глазами, а может оно не серое, а голубое? Борис точно сказать не мог и в ясную погоду, глаза уже перестали щуриться, т.к. солнце неторопливо отплывало за горизонт, забирая с собой частицы живительного тепла. Волны мерно покачивали его, унося куда-то вперед, по только им известному маршруту.

Спасательные подушки комбинированного гидрокостюма добросовестно держали его на воде, но не давали свободно поменять положение, он мог только довериться волнам и дрейфовать в ожидании спасателей. Но спасателей ждать не стоит, он понимал это отчетливо, трезво оценив свое положение.

Вокруг, насколько ему удалось оглядеться, был океан, безупречный в своем величии и столь же бесстрастный к его судьбе. Костюм еще сохранял тепло, но Борис чувствовал, что ночь он пережить не сможет. Спасательный маяк методично отрабатывал программу, отправляя в радиоэфир позывные, но они оставались без ответа, станция была глуха, покалеченная немилостью океана.

Несколько раз ему казалось, что он заметил над собой низколетящих альбатросов, этих бродяг, так милых сердцу любого моряка, но, поразмыслив, он решил, что это были лишь отблески коротких сновидений, в которые он проваливался все чаще.

Подобная, уединенность, умиротворение, граничащее с забвением, способствовало долгим размышлениям, в которых не было ничего из прошлой жизни, так часто вспоминаемой в предчувствии конца, но не было и ничего из реальности, запертой в душной келье внутри бредящего мозга с мутными стеклами призрачной надежды на крохотных оконцах.

Он пытался для себя понять, что явилось причины или, быть может, какое событие смогло подтолкнуть природу бросить против них всю свою мощь?

Сомнений, что работа станции и, возможно, будущие испытания, о которых можно было только догадываться, так вот именно это послужило катализатором, и есть основная причина. Из поверхностной информации, представленной научным отделом, чувствовалось, что все было подготовлено с большой долей высокомерия, ожидая, что вряд ли кто-то поймет, что было вполне оправдано, вопросов и у кого не возникло. Те же, кто высказывал сомнения, были отстранены и изолированы. Странно, но брошенная идея во время посиделки у Павла Сергеевича, сказанная исключительно ради шутки, как бредовая версия, может это и послужило причиной столь спешной и не продуманной смены власти? Получается, их все это время прослушивали, что ж, это вполне возможно.

Анатольич, старый вояка. А ведь это он первый, с мутным от изрядной доли алкоголя взглядом, треснув по столу кулаком, заявил, что может он и не физик, но такое количество энергия не может просто уйти в никуда, и что все их рассуждения полна чушь.

"Кто с нами рядом, а? Вот, то-то. Сразу видно, что все вы штатские люди. А я вам скажу - Япония и Корея. Вот как!" - ухмылялся тогда Анатольич, чувствуя, что обскакал своих ученых друзей.

Борис вспомнил, как они втроем накинулись на него, доказывая, что ему стоит унять свою теорию заговора, один только Жан хлопал глазами и усиленно морщил лоб, пытаясь понять разгоряченную русскую речь.

"Цунами! - Анатольич стукнул еще раз кулаком по столу. - Все равно кого смоет, а тут и Третья мировая, она же последняя!

Борис громко рассмеялся, вспоминая глубокое молчание, Жан, слушавший их разговор через переводчика, закрыл от волнения лицо руками. Анатольич, грустно глядя на пустую бутылку, добил: "При любом раскладе обвинят "Чучхе! А там дальше заполыхает вся Азия".

Вероятность возникновения цунами уже не была такой уж фантастичной, скорее всего чувствовалась усталость мозга, Борису не хотелось верить, что подобная идее имеет право на существование в нашем облепленном лозунгами гуманистических идей мире. Странное чувство холодило грудь, а может костюм уже начал охлаждаться, он мог повредить его при падении. Опять заныла спина, принявшая на себя удар, стало трудно дышать.