Миро-Творцы

Внизу начинались окраины – покинутые и запущенные, совершенно нестрашные при свете дня. Зато ночью походившие на кладбище, населённое призраками и покойниками, либо на город вымершей планеты. По улицам и дворам, как положено, ржавели колёсники, а некоторые уже истлели до остовов, постепенно врастая в землю. Тут и там топорщились неровные, рассыпающиеся зубцы недостроек, застигнутых внезапным Отделением.

Ещё Вадима поразило, как пышно разрослась в этих местах зелень – всего-то за дюжину лет! Словно бы окрестные леса, прежде такие смирные да уютные, предприняли массированное наступление на губернскую столицу, вообразив себя джунглями. Ещё немного, и тут образуется отличная иллюстрация к киплинговскому брошенному городу.

Потом замелькали жилые кварталы, вперемежку с заводскими и кабэшными комплексами. Как раз сейчас происходила перекачка людских масс со спальных мест на рабочие, и наблюдать за такими потоками сверху было тоскливо. С трудом верилось, что по улицам сплошняком катятся тысячи миров, – куда больше это походило именно на материал, более или менее пригодный к использованию.

2. Студия – «опиум для народа»

И наконец, вместе со всем Центром, в поле зрения появилась Студия – она же Храм, постепенно отвоёвываемый церковниками. Из её громадного купола поднимался к самым тучам величественный шпиль, бывшая телевышка. А вокруг, подобием крепостной стены, громоздился правительский кремль, где (может, и вправду) регулярно заседал Совет Глав. Сквозь него к Храмовой площади вела дюжина тоннелей, прежде запираемых только на ночь. Но с недавних пор кремлёвские ворота перестали открывать, а перед каждой калиткой выставили стражу, рьяно отсекавшую посторонних, – не хватало лишь рва и подъёмных мостов! Хотя плёночная Крыша, стекавшая с Храмового купола и уже почти достигшая Срединной Стены, тоже предохраняла неплохо.

Вертолётик пронёсся высоко над Центровыми блоками, будто опасался пальбы. Затем круто спикировал на посадочное кольцо Храма, выгрузил самозваный ВИА и тут же убрался, вероятно, следуя здешним правилам.

Наверное, Ореста всё-таки разбудили, и он успел связаться с местным начальством, потому что на входе троицу встречала худенькая девица с озабоченной мордочкой, облачённая в строгую секретарскую форму. Сухо поздоровавшись, она ещё сдвинула брови и, топоча каблучками, повела гостей в глубь огромного здания. Они помалкивали, безразлично поглядывая по сторонам, а в голове Вадима уже складывалась планировка этого трёхмерного лабиринта, словно заполнялись пустоты в отведённом под Студию объёме. Вот так просто решаются проблемы, когда за дело берётся Эва, – позавидуешь. А они-то ломали головы, как сюда пробраться!..

Нравы здесь были свободней, чем в целом по Крепости, а люди – раскованней, особенно женщины. Их наряды поразили бы нормального трудягу забытыми вольностями. (Это сладкое слово: богема!) «Навевать грёзы» было делом ответственным, и здешним грёзмэйкерам по долгу службы приходилось следить за внешностью. Среди стройных и симпатичных мелькали запущенные, неряшливые субъекты, которых лучше было не видеть, – авторы и постановщики тивишных сюжетов, наёмные творцы. Не замечать эти оскорбляющие природу вкрапления здесь оказалось намного проще, ибо куда чаще взгляд привлекали упругие девичьи попки да грудки, затянутые в леопардовое или тигриное трико – своеобразная местная униформа.

В отличие от города, где одежда разделяла людей, на Студии было важно суметь себя подать. Другое дело, что предложение тут значительно опережало спрос, так что красоткам приходилось соглашаться на любые условия, лишь бы взяли. Это не «дикий Запад», где публика возносит кумиров лишь за то, что они уродились, скажем, с лужёными глотками. Здесь лицедеи и скоморохи знали своё место, всеми способами ублажая истинно лучших, истинно достойных, истинных хозяев жизни – Истинных!.. (Вадим и сам не понял, откуда всплыло это словцо и почему оно так прочно увязалось в нём с новодворянским сословием, свежевыпеченными крепостниками.)

Кстати, при внешней безалаберности охрану тут наладили недурно, и по основным узлам: перекрёсткам, лифтовым залам, приёмным, – бдели посты Боевых Псов, отлично дрессированных и оснащённых.

Строгая секретарка привела певцов в просторный кабинет, где и сдала своему шефу, Милану, – манерному блондину с нежным румянцем на молочных щеках. А уже тот, предложив сложить инструменты на своём столе, увлёк их дальше, к директору музыкальных программ, на ходу инструктируя мягким настойчивым голосом. Руководитель, некто Иоанн Леднёв, тоже оказался блондином и тоже на удивление молодым. (По заверениям Алисы, он значился внебрачным сынком Главрежа – чего не наболтают злые языки!) Зато был он куда смуглее Милана, в непроницаемых очках и с непроницаемым же лицом – наверное, для солидности. Кабинет у него оказался просторней, стол – шире, но прочих излишеств не наблюдалось. А обращался Милан к начальству не иначе, как «превосходительство», – что принималось как должное.