Мировая история в легендах и мифах

… Обращаются со мной хорошо, словно и не раб я. Поселили от остальной челяди, домашних рабов, отдельно, в комнате наподобие кельи. Узы сняли. Жировых светильников дали и всего, что надобно: чернил карбонных и листы пергамента, поболее. На удивление мое принесли даже чье-то платье иноческое рясофорное, стиранное. И облачился я в него, и снял мирские обноски, потому что страшно мне стало: так-то не только обмирщусь, но и варваром стану. По городу тоже хожу свободно. Строений каменных в городе нет, но есть большое Торжище у реки, где купцов множество — больше хазарских и языков мне неизвестных, но слышал и италийскую речь, и даже с ромеями встретиться довелось. А на горе — сонмище высоких столбов, с которых взирают вниз деревянные идолы, вырезаны с большим искусством, и приносят им жертвы скотом и плодами. Как у нас в обители говорили, в жертву приносят язычники и людей, то того я не видел. А вскоре открылось мне милостью Божией удивительное. Подумал — видение, не поверил: крест накупольный возник в небесах. Не видением то оказалось: стоит в Киеве, как остров посреди моря варварского, чудная церковь христианская. Высокая, из цельных древесных стволов сложена, как, помнится мне, и родительская изба в Невогороде, но купол — словно чешуя рыбья, а по краям и над входом идет резьба самая искусная. Как вошел я туда, как увидел родные, светлые лики Спасителя Пантократора и Богородицы Теотокос! Как вдохнул воздух, напоенный курением лампадным, живительным, распростерся я на полу и надышаться не мог, и закрыл глаза и плакал, словно мореход, после кораблекрушения выброшенный живым на берег. Только что чувств не лишился!

А пастырем в церкви, как оказалось, незадолго до моего в Киев привезения, прибыл служить иеромонах Никифор, скопец, сам себя оскопивший, во имя святости высшей. Двадцать лет сидел он в скиту на горе Афонской у обители Ксиропотама. И год назад, на Пасху, рассказал он мне, что было ему видение. Нестерпимый свет прорезал темень кельи его, и голос из этого светящегося столпа сказал, что призывается Никифор на подвиг: обращать язычников в веру истинную, пока последний язычник не обратится и последний идол не будет огню предан. И вышел тогда Никифор из скита впервые за двадцать лет, и пошел к настоятелю Ксиропотамскому, где и узнал, что пребывают в обители посланцы от христианской паствы далекого языческого Киева и просят они священника для церкви их святого Илии, ибо стоит их церковь без пастыря, а прежний-то пастырь, иеромонах из Студийской обители, в реке утонул. И сим летом с караваном купцов после долгого странствия, в котором хранила его единственно милость Господа, дошел Никифор до Киева. Чудны дела Твои, Господи!

…Ас Афона привез с собой иеромонах Никифор лишь антименсион[173] епископский, и икону Христа-Пантократора — чудодейственный лик, наполняющий благоговением каждого, кто войдет в храм святого Илии. Испросив позволения у благочестивого Никифора, провел я всю ночь пред светлым ликом тем на коленях в молитвенном бдении, испрашивая прощения за все мои страхи и смуту души моей. Икона та писана с образа Пантократора[174] из Синайской обители самим преподобным Федором Македонянином, иконописцем Афонским, превзойти которого никто не в силах и до сего дня. Рукой Македонянина водит сам Господь, потому и глаза у Создателя на образе этом — живые, в самую суть твою проникающие. И стал в душу мою мир возвращаться.

И впервые за долгий срок исповедался я и причастился Святых Даров.

И собирались вокруг меня христиане киевские, с печатью Благодати на лицах, истуканов своих навсегда оставившие и именами христианскими нареченные. И немало их было — и киевляне звания разного, и варяги, императору послужившие, и купцы христианские, привозящие товары на торжище киевское.

…Соблюдает Никифор строгий пост, носит власяницу бессъемно и спит на досках. И проповеди его полны благочестивой страсти.

Горько, горько сетовал он, что медленно обращаются киевляне к истинной вере и что по-прежнему в окрестных лесах рассеяны змеиные гнезда бесовских кудесников, которые прозываются волхвами, а потому, даже крестившись, продолжают иные русы и поляне жить порой по обычаям языческим, которые искореняет речами и делами своими пастырь Никифор безжалостно.

…сладостно было мне опять слышать звучание слов Божиих, греческих. Рассказал я ему о разорении Иерской обители и о пленении своем. И стал он лицом темен и ответил, что так и весь христианский мир падет под мечом язычников, ежели не обратить их в веру истинную, не пожечь идолы и не истребить во славу Господу неисправимо закосневших в своем идолопоклонстве. И воскликнул он сильно, громким голосом, что сказано ему было из светлого столпа, в его келье появившегося: если не положит он за это жизнь свою, понесутся четыре всадника Апокалипсиса, один за другим, и будет кругом пожарище, и чумное поветрие, и скрежет зубовный, как предсказано, и воцарятся на земле идолы, и станут города христанские пристанищем бесу.