Мировая история в легендах и мифах

Несмотря на то, что женщина походила на безутешную вдову (она, к тому же, выглядела старше своих лет), муж ее был жив и совершенно не жаловался на здоровье. Более того, покончив еще утром с нудными делами подписания Алькасовасского мирного договора с Португалией, он вполне приятно проводил сейчас время в узком кругу, празднуя окончание войны, а также, заодно, и свою недавнюю коронацию в Арагоне.

Хорошо, что, кроме огня в камине, иного света в комнате не было: слугам было приказано унести свечи. Если бы муж вернулся (а она все-таки на это надеялась), Изабелла ни за что не хотела бы сейчас показывать ему свое лицо — распухшее, неузнаваемое, покрытое красными пятнами.

Последняя ее, четвертая, беременность была тяжелой, и даже сейчас, спустя несколько месяцев, королева еще не оправилась от трудных родов окончательно. Она ждала, что родится второй сын (первый, дологожданный, принц Хуан, рос болезненным), но родилась крепкая смуглая девочка[276].

Королевский казначей Сантанхел вошел в полутемный зал и растерянно замер в полагающемся по протоколу полупоклоне: такой свою королеву escribano de Racion[277] Сантанхел, пожалуй, еще не видел.

Она подскочила к нему стремительно, словно и не было на ней тяжелого, сковывающего движения платья. Парча прошумела угрожающе.

— Вы предали меня! — Веки ее были распухшими, глаза — безумными.

— Ваше величество…

— Молчать! Все те, кому я больше всех доверяла, предали меня! Почему все стало известно только сейчас, когда договор с португальцами уже подписан не только мной, но и королем Фердинандом, и теперь ничего нельзя поделать? Почему?!

Взметнулось черное кружево: она ударила Сантанхела по лицу. Сильно. Больно. Изабелла совершенно потеряла достоинство и вела себя как рыночная торговка. Сантанхел призвал на помощь всю свою выдержку. Ему, еврею, выкресту, одному из самых доверенных придворных двора Изабеллы и Фердинанда, больше всего на свете хотелось сейчас в ответ звонкую пощечину на распухшей щеке залепить королеве Кастильи, единственно чтобы прекратить истерику. Но он только склонил голову, чтобы она не могла видеть его глаз, в которых могло бы отразиться это желание.

— Наш espia[278] только что доложил об этом из Лиссабона, Ваше величество. Слишком поздно…

Заметим мимоходом и кое-что еще: в Сантенхеле была привлекательность и бездна обаяния, сравнимая только с толедской бездной над Тахо. Некоторые считали его очень красивым мужчиной, и уж несомненно — его жена Изабелла Долорес Мария де Картахена (урожденная Сара Абраванель).

— Вот именно: слишком поздно! Правильно говорят: нельзя доверять евреям, они всегда предают, даже лучшие из них! — крикнула кастильская королева. Потом подошла к столу посреди зала, схватила какую-то вазу и грохнула ею о пол. Ваза почему-то не разбилась, и королева швырнула другую. Эта разлетелась на куски. Что немного успокоило ее, но — только немного.

Сантанхел не узнавал обычно сдержанную королеву, способность которой рассуждать логично и холодно и моментально доходить до самой сути вещей много раз приводила его в восхищение. Ей же должно быть ясно: когда бы они ни получили донесение от своих лиссабонских шпионов о новой, недавно обнаруженной португальцами земле — до подписания мирного договора с Португалией или после — это уже совершенно ничего не меняет! Изабелле нужен мир любой ценой. Кастилья не может вести одновременно три войны: внешнюю — с Португалией, и две внутренние — с собственными мятежными грандами и маврами (последних португальцы окончательно изгнали еще два столетия назад).

— Фернандо должен знать все, что мы подписали! Все, что мы потеряли! Королю сообщили? Где он?!

Как будто ей не было об этом известно! Зачем спрашивать казначея? «Что это, ловушка?» — пронеслось у Сантанхел в мозгу. И он ответил не моргнув глазом, тоном уверенным, не допускающим никаких сомнений:

— Его величество инспектирует войско. Ему обо всем сообщили. Он, без сомнения, раздумывает над сообщенными ему сведениями и принимает решение. — Советник прятал взгляд.

Сантанхел прекрасно знал, какое «войско» инспектировал в этот момент муж королевы. И о чем тот раздумывал — представлял тоже. Изабелле не следовало спрашивать, она и сама ведь все знала. Заметим мимоходом: по дворцу бегало несколько мальчишек-сыновей двух ее придворных дам — так убийственно похожих на Фердинанда, что в его отцовстве не могло быть никаких сомнений. Все бурные сцены, угрозы и униженные, слезные просьбы не могли победить этой многолетней слабости ее арагонца.

— Теперь, согласно подписанному мной и Фернандо договору — будь он трижды проклят, этот… договор! — испанские корабли не могут заплывать южнее Канарских островов!