Вскоре в обители заметили, что девочка и впрямь говорит сама с собой, словно ведет разговор с кем-то невидимым. Смеясь, Фелипа объяснила похолодевшей матери-настоятельнице, что с ней говорят падшие ангелы. Все они упали в воду, где и живут. А иногда даже являются к ней в сумерках, переползая через стену сада. Мать Андреа тогда очень насторожило это слово: «переползая». «Они поначалу казались мне страшными, но теперь я их уже не боюсь — они оказались очень добрыми и глупыми, как отец. И я подружилась с ними. Они часто зовут меня к себе, но меня никогда к ним не пускают, и тогда они приходят сами», — говорила девочка грустно. Тогда мать Андреа дала ей кусок бумаги и уголек, как советовала донна Исабель, и попросила изобразить этих ангелов. И девочка, высунув язык, рисовала долго и старательно. И показала окаменевшей на месте матери Андреа недетские и изумительные по искусству рисунки. Вот только существа, разговаривавшие с девочкой и являвшиеся к ней, выглядели отнюдь не ангелами, а, скорее, порождениями ада с человеческими лицами, выползающими на рисунках из морской глубины.
Демоны эти, как сказала сама Фелипа, звали девочку вернуться домой на остров Порту-Санту. Она несколько раз убегала из обители в лиссабонский порт, ее чудом находили и возвращали. Дело принимало опасный оборот. И мать-настоятельница взялась за изгнание демонов из Фелипы с тем же рвением, с каким делала вообще все. Это стало делом ее жизни, ее подвигом. Из книг, привезенных по требованию настоятельницы из Салерно, от Братьев Креста[290]
, мать Андреа узнала, что демоны поселяются в людях от излишков гумора, которых, как известно, четыре: черная желчь, желтая (самая опасная) флегма и кровь. Первым делом надо уменьшить количество гумора в теле…Демоны сражались за Фелипу яростно: даже после двух недель ежедневных кровопусканий, молитв, флагелляции, искусственно вызываемой рвоты, чтобы выпустить демоническую «желтую желчь», ребенок был еще жив…
Мать-настоятельница победила темные силы: спустя год девочка уже сама знала, зачем и как нужно вызывать у себя рвоту «желтой желчи», и ходила с небольшим ножичком, которым отворяла себе кровь, или, раздевшись и аккуратно сложив платье в келье, хлестала себе спину и плечи, заглушая молитвами те самые голоса, если они раздавались опять. Но прибегать ко всему этому приходилось все реже. К тому же у Фелипы, кроме дара рисования (рисовать ей, правда, в обители запретили строго-настрого!), обнаружился прекрасный голос, и она пела соло в монастырской капелле. Слушая, как Фелипа протяжно и вдохновенно возносит к куполу ангельским голосом: «Ave Maria Gratia plenta», мать Андреа возносила Господу благодарственные молитвы и даже иногда роняла слезу от захлестывавшего ее умиления…
«Моя мать — это зло», — сразу заявила Христофору Фелипа перед свадьбой таким тоном, что он понял: малейшее возражение бесполезно, и возражать не стал, да и, в общем, не собирался. «Обещай мне, что этой женщины никогда не будет на
Более благочестивой жены Христофор и пожелать не мог. После неизбежной супружеской любви она до посеревших окон стояла на коленях перед Распятием и шептала покаянные молитвы.