Мировая холодная война

Грубая беседа Трумэна с Молотовым не была причиной «холодной войны», но она является хорошим показателем изменения тона, изменения в тоне и характере отношений, поворота к той дороге, которая вела к конфронтации. Чувствующие свое одиночество русские на этот раз обнаружили степень перехода от Рузвельта к новому президенту. Курс Рузвельта, признавшего Советскую Россию и сотрудничавшего с ней в жесточайшей из войн, заканчивался. Война в Европе кончалась, а с ней и потребность американцев в помощи и дружбе России. Вашингтон желал контролировать все европейские процессы и наиболее болезненным для Москвы был новый интерес Америки к Восточной Европе, жестокой границе России. До какой степени победоносная Россия готова была уступить на главной из своих границ?

На присутствующих произвело впечатление жесткое поведение президента. Леги пишет в дневнике. «Жесткая позиция президента оставила русским лишь два способа действий: или сблизиться возможно близко с нашей позицией по Польше или быть вытесненным из новой международной организации. Меня более чем удовлетворила позиция президента и я полагаю, что она будет иметь благоприятный эффект на советскую позицию в отношении внешнего мира. Русские всегда знали, что мы обладаем мощью, а теперь они должны знать, что у нас есть решимость настаивать на декларируемом праве всех народов выбирать собственную форму правления».

Гарриман: «Я был несколько шокирован, честно говоря, когда президент столь энергично атаковал Молотова. Я считаю правдой то, что ни один иностранец не говорил с Молотовым таким образом… Я сожалею, что Трумэн поступил таким образом; его поведение позволило Молотову сказать Сталину, что политика Рузвельта отставлена. Это была ошибка».

Молотов сказал, что понимает важность польского вопроса для США, но для СССР — это вопрос жизненной важности. Г. Трумэн пригрозил, что неуступчивость СССР может привести к тому, что США начнут создавать мировую организацию без него и что вопрос о предоставлении СССР экономической помощи будет отставлен.

Дважды за тридцать лет Германия проходила польским коридором к жизненным центрам России, ставя ее на грань выживания. А ныне Америка брала на себя роль куратора русских западных границ. На многое могли пойти русские, руководствуясь желанием сохранить дружбу с Соединенными Штатами. Но не ценой передачи власти в Варшаве «поздним пилсудчикам», которые просто и яро ненавидели Россию. Торговать русской безопасностью в 1945 г. было невозможно. То было нечто, чего не могло себе позволить никакое русское правительство. Между Германией и русскими границами стояла самая мощная в мире армия, и ее доблесть стоила ей невероятной крови. И зря Трумэн взял свой жесткий тон. Россия никогда не была колонией Запада; менее всего она готова была ею стать после победы над Германией. «Польские ворота» стоили России огромных жертв и отдавать ключи от них Вашингтону советское правительство просто не могло. Тем более тем, кого Молотов назвал «секретным врагам», лондонским полякам.

С достаточной долей реализма адмирал Леги заканчивает свою запись за день 23 апреля: «Я лично не верю, что можно исключить доминирующее советское влияние в Польше». Довольно трудно определить причины неожиданной жесткости президента Трумэна. Общественное мнение в стране не требовало принять курс, грозящий военному союзу. Конгресс не оказывал подобного давления на президента. Доброжелательность в отношении героического Советского Союза была в зените; общественное мнение в превосходной степени оценивало своего главного евразийского союзника. Никто не испытывал особого геополитического интереса к Восточной Европе. (Напомним, что совсем недавно, в 1937 г. американский посол в Риге Артур Блисс Лейн охарактеризовал Восточную Европу как «возможно, наименее важной из всех мировых регионов для Соединенных Штатов» ). Если американский народ и испытывал интерес к этому региону, то, прежде всего выражал восхищение жертвенностью и освободительной миссией Советской Армии, унесшей нацистскую зависимость всему поясу государств от Финляндии до Греции.

После жесткого приема Трумэном Молотова («Со мной никогда в жизни так не говорили») Сталин прислал Черчиллю и Трумэну свое объяснение политики СССР в Восточной Европе. Он просил союзников учесть, что «Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США. Польша для безопасности Советского Союза означает то же, что Бельгия и Греция для безопасности Великобритании». Он не знает, в какой мере «подлинно демократичны» греческое и бельгийское правительства, поскольку его никто не консультировал на эту тему, но он не может понять «почему в дискуссии о Польше не сделано никакой попытки принять во внимание интересы Советского Союза в плане безопасности». Почему не может быть принят за основу югославский прецедент, если люди Тито могут составить основу правительства в Югославии, то почему этого не может произойти в Польше?