Запад не сразу принял предлагаемый опасный курс. Редакционные статьи газет обвиняли Черчилля в отравлении и без того сложных отношений. Уолтер Липпман назвал выступление «почти катастрофической ошибкой». Гарольд Икес назвал президента «глупцом». Генри Уоллес требовал отмежеваться от Черчилля. Испуганный Трумэн, возвратившись в Вашингтон, сказал, что ничего не знал о содержании фултонской речи Черчилля. Сталину было послано приглашение посетить Соединенные Штаты и сопровождать его в университет Миссури для подобной же речи. Но печально знаменитое выступление У. Черчилля в Фултоне соответствовало настроениям правых сил в США, решивших «выяснить свои отношения» с Востоком. Гарриман, Форрестол, Леги, Ачесон одобрили фултонскую речь. Форрестол с удовлетворением пишет в дневнике, что Черчилль согласился с моим анализом: «Мы имеем дело не только с Россией как с национальной единицей, но с экспансионистской мощью России времен Петра Великого да к тому еще плюс и дополнительная миссионерская религиозная сила». Черчилль добавил внимательно слушавшему его Форрестолу, что «влияние России проникнет через Германию в Голландию и Бельгию, перерезая тем самым сонную артерию Британской империи». Русские не знают таких понятий как «честное ведение дел», как честь», «доверие» и даже «правда» — они эти понятия воспринимают как негативные. «Они постараются попробовать на прочность каждую дверь в доме, войдут во все не закрытые двери, а когда навестят все доступное, удалятся и с гениальной простотой пригласят вас отужинать этим же вечером».
Форрестол пишет 11 апреля коллеге по бизнесу Кларенсу Диллону: «Комми стремительно продвигаются во Франции, на Балканах, в Японии и повсюду, где подворачивается возможность. Их преимущество — в наличии во всех этих странах коммунистических партий… Мне кажется. Что нынешняя угроза посильнее той, что мы видели в тридцатых годах. Надеюсь, еще не поздно».
Во время встречи со Сталиным новый посол Беделл Смит спросил прямо: складывается ли у Кремля представление, что США и Британия объединяют усилия против России?». Сталин ответил утвердительно.
После Фултона
Военно-морской флот пригласил шестьдесят конгрессменов понаблюдать за предстоящими в Тихом океане на атолле Бикини атомными испытаниями. Когда журналисты спросили Трумэна, разделяет ли тот антирусские взгляды, президент сказал, что «ему нечего добавить». В отношениях с журналистами возникло неведомое прежде напряжение. Все чаще звучало: «Без комментариев». Как пишет современный историк, «издателям „Лайфа“ и сходной республиканской „Тайм“ было теперь абсолютно ясно, что Трумэн — человек средних способностей и выпавшая на его долю задача слишком велика для него». Жена сенатора Тафта сказала: «Трумэн — это ошибка». В газетах обсуждали его крепкие напитки и неистребимую любовь к покеру.
3 июня 1946 г. вернувшийся из Англии Леги утверждает, что американские и британские войска в Германии абсолютно неспособны остановить русское наступление на Запад. Черчилль полон горечи по поводу политики Эттли в Египте и решения «оставить Индию».
Язык, которым начала говорить американская дипломатия, уже резко отличался от корректности посланий военных лет. Отныне открытая воинственность стала господствовать в тоне американской дипломатии.
В возникавшей ситуации лишь наиболее хладнокровные среди американских государственных деятелей стремились сохранить трезвость мышления и сберечь «тропу мира» — советско-американское взаимопонимание. Наиболее выдающийся из представителей рузвельтовской плеяды, оставшийся в правительстве, — Г. Уоллес писал Г. Трумэну через десять дней после речи У. Черчилля в Фултоне: «Многое из поведения Советов в последнее время объясняется их тяжелыми экономическими нуждами и их постоянным чувством отсутствия безопасности. События последних нескольких месяцев возвратили Советы к их господствовавшим до 1939 г. страхам капиталистического окружения». Уоллес предложил послать в СССР экономическую миссию. Трумэн категорически отверг эту идею. Намерение Вашингтона оказать экономическую помощь тому, кто своими жертвами сократил американские потери в мировой войне, исчезло вовсе.