Мировая революция и мировая война

Это была первая публикация данного текста, не вызвавшая широкого международного резонанса. По-иному обстояло дело в 1948 году, когда протокол и связанные с ним документы, извлечённые из германских архивов, были опубликованы Госдепартаментом США в книге «Нацистско-советские отношения. 1939—1941 гг.». В ответ на эту публикацию в СССР от имени Совинформбюро была выпущена т. н. историческая справка под названием «Фальсификаторы истории». Судя по содержанию и стилю этой работы, её основная часть была написана самим Сталиным. В «исторической справке» категорически отрицалось подписание какого-либо секретного соглашения СССР с Германией в 1939 году.

Любопытно, что вплоть до конца своих дней Молотов, признававший (и оправдывавший) многие другие сталинские преступления, отказывался признать наличие секретного протокола. Когда Чуев сказал ему: «На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение», Молотов заявил, что никакого такого соглашения не было. Далее состоялся следующий диалог:

Чуев: Не было?

Молотов: Не было. Нет, абсурдно.

Чуев: Сейчас уже, наверно, можно об этом говорить.

Молотов: Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распускают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-моему, тут всё-таки очень чисто и ничего похожего на такое соглашение не могло быть. Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу твёрдо сказать, что это, безусловно, выдумка.

В год смерти Молотова Чуев спросил у него ещё раз: «Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?» Молотов, верный своей линии умолчания о протоколе, ответил: «Не помню» [601].

Впрочем, Молотов отрицал лишь наличие позорного документа, на котором стояла его подпись, но не сам факт переговоров с Риббентропом о «разграничении сфер интересов». Неоднократно он высказывал следующие признания: «Вопрос о Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии и Бессарабии мы решили с Риббентропом в 1939 году»; «когда приезжал Риббентроп в 1939 году, мы договорились, а в сентябре — октябре уже своё взяли» [602] (курсив мой.— В. Р.).

Молотов даже пытался дать теоретическое «обоснование» сговору с Гитлером. «Не надо огрублять,— говорил он по этому поводу,— но между социалистическими и капиталистическими странами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша. Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу с Польшей проводим так» [603].

Здесь перед нами предстает идеальный образчик мышления бюрократа сталинской закваски: сговариваться о разделе мира можно, но не следует этот сговор доводить до сведения общественности. Поэтому наличие соответствующего документа нужно непременно скрывать и отрицать даже спустя десятилетия.

Впервые достоверность текста секретного протокола была признана в СССР комиссией Яковлева, хотя она не затрудняла себя поисками самого этого документа. В докладе на II съезде народных депутатов Яковлев уверял, что оригинал протокола в советских архивах не обнаружен. Между тем дело было за немногим — желанием хорошо искать этот оригинал в архиве Сталина, ныне входящем в так называемый «президентский архив». Публикация этого и других секретных документов, связанных со сговором между Сталиным и Гитлером, была осуществлена по советским оригиналам лишь в 1993 году [604].

В 1939 году о секретной сделке Сталина с Гитлером не узнал никто за пределами Москвы и Берлина. Однако очень скоро она стала очевидной благодаря советским действиям по захвату чужих территорий.

В статье «Сталин — интендант Гитлера» Троцкий писал: «Двадцать лет пружина германского милитаризма оставалась свернутой. Когда она стала разворачиваться, дипломатические канцелярии растерялись. Вторым после Мюнхена этапом этой растерянности были долгие и бесплодные переговоры Лондона и Парижа с Москвой. Автор этих строк имеет право сослаться на непрерывный ряд собственных заявлений в мировой печати, начиная с 1933 года, на ту тему, что основной задачей внешней политики Сталина является достижение соглашения с Гитлером. Но наш скромный голос оставался неубедительным для „вершителей судеб“. Сталин разыгрывал грубую комедию „борьбы за демократию“; и этой комедии верили, по крайней мере, наполовину… Как свирепо поучителен тот факт, что германо-советский договор ратифицирован сталинским парламентом как раз в тот день, когда Германия вторглась в пределы Польши!» [605]

XXXVII

«Я чувствовал себя в Кремле словно среди старых партийных товарищей»

Переговоры в Кремле, занявшие всего один день, перешли в обильное пиршество, затянувшееся до утра и сопровождавшееся оживлённым обсуждением международного положения.