Мировая революция и мировая война

Насквозь эмпирический характер политики Сталина затрудняет определение его дальнейших намерений. «Что представляет собою речь Сталина: звено в цепи сложившейся новой политики, опирающейся на уже достигнутые первые соглашения с Гитлером, или же только пробный шар, одностороннее предложение руки и сердца? Весьма вероятно, что действительность проходит ближе ко второму варианту, чем к первому. Победитель — Гитлер отнюдь не спешит закреплять свои дружбы и вражды. Наоборот, он очень заинтересован в том, чтобы Советский Союз и западные демократии подбрасывали друг другу обвинения в „провокации войны“. Своим напором Гитлер во всяком случае кое-чего уже достиг: Сталин, вчера ещё „Александр Невский“ западных демократий, сегодня обращает свои взоры к Берлину и униженно кается в совершённых ошибках».

Исторический урок, заключённый в докладе Сталина, Троцкий видел в том, что Сталин, истребивший всех соратников Ленина и цвет командного состава армии по обвинению в том, что они являются агентами Гитлера, «открыто ставит ныне свою кандидатуру на роль… главного агента Гитлера» [408].

XXX

Изменения в политике западных держав

Исторические события совпали таким образом, что спустя два дня после доклада Сталина Гитлер приступил к молниеносной операции по окончательному расчленению и захвату Чехословакии.

12 марта, после посещения Гитлера главарём словацких фашистов Тисо, была провозглашена «независимость» Словакии, правительство которой немедленно обратилось к Германии за «помощью». В «независимой» Словакии были размещены части вермахта, а её экономика была поставлена под полный контроль немецких монополий.

13 марта немецкие войска вторглись в Чехию, которая была включена в состав германской империи под названием «Имперский протекторат Чехия и Моравия». Англия и Франция не приняли никаких мер для того, чтобы защитить государственную независимость Чехословакии, помешать оккупации Чехии и превращению Словакии в марионеточное государство.

Новая аннексия, предпринятая Германией, резко изменила соотношение сил в Европе. За счёт захваченного в Чехословакии первоклассного оружия было вооружено 40 немецких дивизий. Одни только заводы Шкода выпустили за апрель — август 1939 года столько же военной продукции, сколько произвели за тот же период все английские заводы [409]. Таким образом, готовность вермахта и германской военной промышленности к ведению мировой войны возросла в огромной степени.

Кроме того, оккупация Чехословакии значительно ухудшила стратегическое положение Польши, которая оказалась окружённой с трёх сторон Германией. Это явилось одним из факторов, вызвавших предъявление 21 марта в ультимативной форме германских требований Польше: передать рейху Данциг и экстерриториальную зону для строительства автострады и железной дороги, пересекающей т. н. «польский коридор» [410].

Спустя несколько дней после захвата Чехословакии Гитлер осуществил ещё одну «мирную» аннексию, вынудив литовское правительство подписать договор о передаче Германии Клайпедской (Мемельской) области.

7 апреля произошёл ещё один акт агрессии: вторжение итальянских войск в Албанию. Через несколько дней Чемберлен и Галифакс полетели в Рим, где подписали с Муссолини соглашение, фактически признававшее захват Италией Албании.

Эта дипломатическая акция оказалась, однако, последним словом политики «умиротворения» агрессоров. Правительства Англии и Франции были хорошо осведомлены о глобальных планах Гитлера, которые несли смертельную угрозу их интересам. Общественность этих стран требовала принять решительные меры против усиливавшейся фашистской агрессии. 20 марта Майский сообщал в Москву, что «аннексия Чехословакии, несомненно, произвела громадное впечатление на все слои населения. Разочарование в Мюнхене и негодование против Германии всеобщее… Политика „умиротворения“ в сознании широчайших масс мертва. Случилось то, чего больше всего старался избежать Чемберлен: между Англией и Германией пролегла глубокая политическая и морально-психологическая борозда, которую заровнять будет нелегко. Какие-либо переговоры между Лондоном и Берлином в ближайшем будущем невозможны… В сильнейшей степени возросла тревога за будущее и усилилось сознание необходимости коллективного отпора агрессорам. Отсюда довольно крутой поворот в сторону СССР» [411].

Об аналогичных настроениях во Франции сообщал Суриц. «Акт 13 марта,— писал он,— окончательно разрушил, таким образом, в глазах всякого среднего француза не только веру в слова Гитлера, веру, что можно договориться с Германией, веру в оправданность сентябрьской жертвы, веру в Мюнхен, но во весь рост поставил проблему германской угрозы, проблему новых германских захватов… Мнение, что ближайший германский удар будет нанесён на Запад и что под этот удар в первую очередь попадёт Франция, становится здесь преобладающим» [412].