Мировая революция и мировая война

Значение отставки Литвинова не могли не понимать уцелевшие к тому времени советские дипломаты из числа старых большевиков. Об этом свидетельствуют воспоминания А. Бармина, бывшего временного поверенного в делах СССР в Греции, ставшего в 1937 г. невозвращенцем. В книге «One Who Survived» (Один из тех, кто выжил) [439] Бармин рассказывал, что сразу же после смещения Литвинова французское литературное агентство заказало ему по просьбе газеты «Пари суар» статью, комментирующую это событие. В статье, написанной 5 мая, Бармин оценивал увольнение Литвинова как предвестие советско-германского союза, к которому Сталин уже давно стремится. «Если до сих пор этот союз не был заключён,— писал он,— то только потому, что этого пока не хочет Гитлер. Тем не менее… личный представитель Сталина, грузин Канделаки, вёл переговоры с Гитлером вне рамок официальных межгосударственных отношений. Переговоры между тоталитарными государствами ведутся в обстановке глубочайшей секретности, и их результаты могут стать полной неожиданностью для всех». Бармин предупреждал и о том, что одним из результатов советско-германского союза может стать присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР как «награда за политику благожелательного нейтралитета по вопросу раздела Польши в ходе новой европейской войны».

Агентство направило эту статью в несколько стран Европы и Америки, но она была опубликована только в скандинавских и латиноамериканских странах. Ни одна из французских или английских газет не решилась её напечатать — настолько прогнозы Бармина казались в этих странах фантастическими либо неуместными для публикации в обстановке интенсивных переговоров между Францией и Англией, с одной стороны, и Советским Союзом — с другой. Представитель агентства, сообщая Бармину про отказ «Пари суар» от публикации статьи, сказал, что сотрудники этой газеты «считают, что мы оба спятили» [440].

Смысл отставки Литвинова был правильно понят в Берлине. Как писал Черчилль в книге «Вторая мировая война», «еврей Литвинов ушёл, и было устранено главное предубеждение Гитлера. С этого момента германское правительство перестало называть свою политику антибольшевистской и обратило всю свою брань в адрес „плутодемократий“» [441].

В отчёте полпреда СССР в Германии за 1939 год говорилось о большом внимании, уделённом немецкими газетами смене руководства Наркоминдела. Эта смена рассматривалась большинством газет «как конец женевской политики (т. е. борьбы в Лиге Наций за коллективную безопасность.— В. Р.) и политики союзов с западными капиталистическими державами, проводившейся якобы прежним наркомом» [442].

Советник посольства Германии в СССР Хильгер вспоминал, что через два дня после неожиданной отставки Литвинова он получил указание немедленно прибыть в Берлин. Здесь он был принят Гитлером, который задал ему вопрос о причинах, побудивших Сталина сместить Литвинова. Хильгер сказал: «„Сталин сделал это потому, что Литвинов стремился к соглашению с Англией и Францией, между тем как Сталин считал, что западные державы намерены заставить Россию в случае войны таскать для них каштаны из огня“. Гитлер ничего не ответил, но взглядом дал понять Риббентропу, что мое объяснение внесло для него ясность. Затем он спросил, верю ли я в то, что Сталин при определённых условиях был бы готов установить взаимопонимание с Германией. Я почувствовал желание сделать Гитлеру резюме германо-советских отношений с 1933 г. и напомнить ему, как часто Советское правительство в первые годы его правления выражало желание сохранить прежние дружественные отношения с Германией. Однако я ограничился указанием на то, что 10 марта Сталин заявил: для конфликта между Германией и Советским Союзом никаких видимых причин нет… По просьбе Риббентропа мне пришлось дважды зачитать соответствующее место. Гитлер… потребовал, чтобы я доложил, „как в общем и целом обстоят дела в России“… Я обрисовал смысл и значение той борьбы за власть, которая шла между Сталиным и оппозиционными течениями, и рассказал, какой идеологический балласт Сталин выбросил за борт, когда ему стало ясно, что на базе одной лишь коммунистической доктрины здорового и способного противостоять всем государственного организма не создать. Имея в виду усилия Сталина заменить революционный энтузиазм новым советским патриотизмом, я упомянул об оживлении возвеличивания национальных героев, старых русских традиций… Гитлер весь подался вперёд и слушал внимательно…» [443]

По-видимому, известие о смене руководства Наркоминдела привело Гитлера к убеждению, что вслед за устранением ненавистного ему Литвинова должен наступить период личной дипломатии — переговоров между ним и Сталиным, в которых Молотов будет служить передаточным звеном. Для такой роли «ближайший соратник» Сталина подходил более, чем кто-либо другой.

XXXII

«Ближайший соратник»