Тогда в Петрограде, при очевидной слабости и неподготовленности правительства, были полезны сношения с союзническими представителями. Прежде всего это была военная французская миссия в Петрограде, главным образом генерал Ниссель и полковник Лавернь; в Ставке был майор Буксеншуц и генерал Жанэн, позднее наш генералиссимус (он был в России с апреля 1916 г.), в Киеве – генерал Табуи, в Яссах генерал Вертело – все они были искренними друзьями и охотно помогали. Французский посол Палеолог как раз покинул Петроград (по всей вероятности, наши поезда встретились); зато в Петрограде был Альберт Тома, дружественно настроенный по отношению к нам, в то время как Палеолог был австрофил. У Тома был секретарем редактор М.П. Комер, которого я хорошо знал благодаря Стиду.
Весьма любезным был английский посол сэр Джордж Вильям Бьюкенен; у него как у лояльного друга Временного правительства и либеральных кругов вообще было значительное влияние в тогдашнем Петрограде. Зато консерваторы и реакционеры распространяли о нем сплетни, что он устроил революцию, и т. д.
Весьма оживленные сношения у меня были с итальянским послом (маркизом Карлотти); он поддерживал меня перед своим правительством и убеждал, чтобы из итальянских пленных были созданы легионы. Наконец, оживленными были сношения с сербским послом Спалайковичем (известным у нас по процессу Фридюнга) и с румынским – Диаманди.
В это же время из Америки приехала миссия под руководством сенатора Рута; в ней также был мой старый друг м-р Чарльз Крейн, д-р Джон Р. Мотт и др. К ней был также прикомандирован проф. Герпер, славист, сын бывшего ректора Чикагского университета того времени, когда я там читал лекции. Из Америки также приехал Воска, посланный организовывать агентуру Slav Press Bureau для американского правительства; ему в помощники были даны наши люди – Коукол, редактор Мартинек и Шварц. Заехал в Петроград также Гендерсон – вождь английских рабочих; он был послан английским правительством для осведомления о положении в России. Был тут также и Вандервельде; уже давно мы были с ним в литературных сношениях, лично мы встретились при переправе из Абердина.
Как и всюду, я и в Петрограде завязал сношения с представителями главных политических партий и направлений. О Милюкове я уже говорил; я также встречался со Струве и другими кадетами. Из социалистов я возобновил сношения с Плехановым, которого видел последний раз в Женеве; нашел я и Горького, издававшего тогда свою газету. Познакомился я также с некоторыми социалистами-революционерами, редакторами их главнейших газет (Сорокин); Савинкова я видел позднее в Москве.
Я не ограничился лишь политическими деятелями и возобновил сношения с университетскими и академическими кругами.
Когда пришло правительство Керенского, я должен был вести переговоры с его членами. Лично с самим Керенским не удалось встретиться, так как он слишком много временя проводил вне Петрограда, особенно на фронте; я сам тоже часто разъезжал между Петроградом, Москвой и Киевом. Зато чаще я видел проф. Васильева, его дядю, которому и передавал свои поручения и просьбы.
Как в Лондоне и Париже, так и в Петрограде, Москве и Киеве я устраивал публичные лекции или широкие собрания с выдающимися и влиятельными лицами. Я осведомлял редакторов и сам написал несколько статей. В сжатом виде моя пропаганда сводилась – разбить Австрию! В России эта пропаганда была не менее нужна, чем на Западе, потому что и в России руководящие круги не имели определенного антиавстрийского плана и склонялись скорее к плану уменьшенной Австрии.
Особо я должен упомянуть о сношениях с поляками (русскими); с их руководящими деятелями я познакомился сейчас же по своем приезде. У меня были свидания с поляками во всех больших городах – их центр был в Москве, позднее мы договаривались об общих или по крайней мере параллельных действиях в военном вопросе. Поляки образовали из своих солдат свою будущую армию, и, конечно, в этом отношении у них были все те же затруднения, что и у нас.