Привалившись спиной к стене у двери, трясущимися руками я отложил дробовик и глубоко, вздрагивая всем телом, вздохнул. Рядом со мной оказалось удивительно много людей — в основной массе белокожих. Все они смотрели на меня и на советских делегатов. Повисла гробовая тишина, нарушаемая одним лишь заглушаемым толстыми стенами гулом взрывов…
— Вот так утречко! А, Майкл? — Усевшись рядом, произнес Лиам и протянул мне неведомо откуда взявшуюся кружку со студеной водой. Сделав пару жадных глотков, я опрокинул остаток воды себе на голову. Х-ха! Хорошо! Пилотку-то посеял! Ну и фиг с ней, главное живой остался…
— Это утро куда хреновей, чем 22 июня. Поверь мне… — Вернув кружку, ответил я. — Товарищ майор. — Примостившийся у колонны напротив меня майор поднял взгляд. Ничего, нормально выглядит товарищ энкаведешник, бодрячком! Это хорошо, а то я боялся за его психику, уж больно истерично он орал пока ехали. — Все в порядке?
— Да, Пауэлл… Все живы и здоровы. Только Холодова и Неймана с агентами ФБР потеряли… Даже не знаю, где это случилось. Надеюсь, они выживут. — Сокрушенно покачал головой майор.
— Они, когда труба заводская ухнула, в поворот не вписались. Их машина на полной скорости влетела в угол дома, да так что корма на пару метров подлетела вверх. Я видел это. — Майор ожесточенно растер лицо ладонью и что-то прошипел сквозь зубы. — Товарищ майор… А я ведь до сих пор вашего имени не знаю.
— Охтин Михаил Афанасьевич. А я вот не знал что вы, товарищ Пауэлл, так великолепно владеете русским языком. Честно говоря — я удивлен… — Где-то недалеко от убежища знатно рванула мощная бомба, помещение чуточку сотряслось, лампы освещение моргнули, а некоторые и вовсе — разбились. Заголосили женщины, послышался детский плач, до сей минуты отсутствовавший как таковой.
С минуту я прислушивался к гулу взрывов — казалось, что он удаляется.
— Михаил Афанасьевич, — К Охтину подошел Астров, — скажите, документы мне все же сжечь или рискнуть и сохранить? Здесь много очень важного. — В голосе великого конструктора не было сомнения, он не был напуган, и не шел к майору за указанием. Он, несомненно, просил совета.
— Николай Александрович, сохраните бумаги. Теперь, в свете сложившейся обстановки их ценность… — Быстрый взгляд по сторонам и понижение тона голоса майора сделали его похожим на заговорщика. — Их ценность значительно возрастает.
— Но пиропатрон я у вас все ж заберу. — Астров требовательно протянул руку, в которую майор вложил извлеченный из нагрудного кармана блестящий металлический стержень миллиметров пять в толщину и сантиметров семь в длину. Интересная вещь. Наверное, термит или даже термайт. Умно…
— Товарищ Пауэлл…
— Можно просто Майкл. Вы старше и по званию и по возрасту…
— Тогда и вы зовите меня просто Михаил Афанасьевич… Надо кое с чем определиться и решить, что делать дальше. Вы, я знаю, человек опытный, фронтовик, орденоносец, ваш совет будет отнюдь не лишним… — Ну что же, так даже лучше, а то я уж думал, что пора мне задаться вопросами «что делать?» и «как жить?».
— Михаил Афанасьевич, давайте вместе с лейтенантом Нельсоном и лейтенантом Павличенко пообщаемся с сержантом, что зазвал нас сюда, в убежище. Он, все ж, представитель местной власти и военного руководства в одном лице. — Товарищи легко согласились с таким предложением и все, кряхтя, поднялись на ноги и направились в дальний конец помещения, куда удалился сержант.
Оказалось, помещений в убежище довольно таки много — в дальнем конце зала, в который мы попали в начале, две двери ведущих в еще два зала. В одном расположено множество коек с перемещенными сюда из больницы пациентами, вдоль стен стоят высокие медицинские шкафы, до отказа заполненные медикаментами. У дальней от входа стены все заставлено ящиками. В них, возможно, хранятся припасы. Во втором помещении, самом маленьком из всех, не людно — всего пяток нацгвардейцев обступивших большой стол в центре комнаты, на одной стене большая карта города, подле другой составлен очередной штабель ящиков. А вон за штабелем еще дверь — за ней, наверное, генераторная, ибо откуда здесь могло взяться электричество?..
— Сержант. — Кивнул я немолодому вояке, войдя в помещение.
— Сэр! — Козырнув в ответ, нацгвардеец отошел от стола и приблизился к нам. Вблизи, при хорошем освещении стало понятно — мужику уже за шестьдесят. Лицо морщинистое, весь седой, но в глазах огонек. Сто процентов — он был уже в резерве, но успел подсуетиться и утром вернулся в строй. А может по приказу вернули. Кто знает… — Штаб-сержант национальной гвардии Эрл МакТайр.