Мировой порядок

Неотъемлемым элементом этой доктрины служит представление о чрезвычайной уникальности и привлекательности. Пока Старый Свет рассматривал Новый как арену для завоеваний, которые позволят накопить богатство и обрести еще большее могущество, в Америке возникла новая нация, утверждающая свободу вероисповедания, самовыражения и действий как сущность национального опыта и характера.

В Европе система миропорядка была основана на аккуратном отделении моральных ценностей от политической деятельности – хотя бы потому, что попытки навязать одну религию или систему моральных принципов многообразию народов континента окончились столь катастрофичным образом. В Америке дух прозелитизма опирался на твердо укоренившееся недоверие к официальным институтам и церковным иерархам. Потому английский философ и член парламента Эдмунд Берк мог бы напомнить своим коллегам, что колонисты экспортировали «свободу в соответствии с английскими идеями»[96] наряду с различными нонконформистскими религиозными сектами, подвергаемыми гонениям в Европе («протестантизм в протестантской религии») и «согласными только в одном – в исповедании духа свободы». Эти силы, перемешиваясь за океаном, породили отличительную национальную точку зрения: «В этом любовь к свободе является преобладающей чертой характера американцев, которая отмечает и отличает целое».

Алексис де Токвиль, французский аристократ, который приехал в Соединенные Штаты в 1831 году и написал книгу, остающуюся одной из наиболее проницательных и рассказывающую о духе и настроениях народа Америки, схожим образом прослеживает американский характер до того, что называет «исходным положением». В Новой Англии «мы видим зарождение и развитие той общинной независимости, которая и в наши дни по-прежнему является основой американской свободы и инструментом ее воплощения в жизнь»[97]. Пуританизм, как он писал, «был не только религиозной доктриной; по своим идеям это религиозное течение во многом смыкалось с самыми смелыми демократическими и республиканскими теориями». Это, заключал де Токвиль, было результатом «двух совершенно различных начал, которые, кстати говоря, весьма часто находились в противоборстве друг с другом, но которые в Америке удалось каким-то образом соединить одно с другим и даже превосходно сочетать. Речь идет о приверженности религии и о духе свободы».

Открытость американской культуры и ее демократические принципы превратили Соединенные Штаты в образец и прибежище для миллионов. В то же самое время убежденность, что американские принципы являются универсальными, привнесло спорный элемент в международную систему, поскольку она предполагает, что правительства, которые не придерживаются таких принципов, не вполне легитимны. Этот догмат – настолько укоренившийся в американском мышлении, что он только от случая к случаю выдвигается как положение официальной политики, – предполагает, что существенная часть мира живет по условиям некоего неудовлетворительного, пробационного соглашения и однажды будет избавлена от него; в то же время их взаимоотношения с сильнейшим государством в мире должны иметь некий латентный элемент соперничества.

Эти натянутости с самого начала присущи американской политике. Для Томаса Джефферсона Америка была не только великой страной, движущейся по пути становления, но «империей свободы» – вечно распространяющейся силой, действующей от лица всего человечества в том, что касается отстаивания принципов надлежащего управления. Как Джефферсон писал во время своего пребывания на посту президента:

«Мы полагаем, что действуем сообразно обязательствам, которые не ограничены исключительно рамками нашего собственного общества. Невозможно не осознавать, что мы выступаем за все человечество; что обстоятельства, в которых отказано другим, но которые дарованы нам, налагают на нас обязанность показать, что такое на самом деле та степень свободы и самоуправления, каковой общество осмеливается наделить отдельных своих членов».