Мировой разум

Материя порождает дух, следовательно, уничтожение материи (предположим на минуту, что это все-таки возможно) автоматически должно было бы влечь за собой и полное уничтожение духа. Но заметим: учение диалектического материализма настаивает на том, что дух порождается именно материей, но отнюдь не каким-то изолированным фрагментом материального. Между тем физическое тело индивида – это никак не материя. А вот сознание даже отдельно взятого индивида – это вне всякого сомнения частная форма, модус некоторого всевселенского атрибута, присущего единой всеобщей субстанции и порождаемого, в конечном счете, именно ею. И если так, то разложение физического тела индивида может влечь за собой только стирание каких-то случайных, единичных особенностей нашего индивидуального сознания, но никак не более того. Сущностное же его содержание должно сохраняться в неприкосновенности, несмотря на любые трансформации той физической оболочки, которая кажется нам его вместилищем.

Но все сущностное в нас – это реалии общечеловеческого духа, которые не всегда даже и осознаются нами.

Таким образом, если видеть в каждом человеке суверенного носителя исключительно индивидуального духа, то биологическая его смерть и в самом деле будет абсолютной. Если не увидеть под поверхностной рябью индивидуальной психики сквозящего через века и континенты гольфстрима родового сознания, то любой разговор о контактах разумов лишается всякого смысла. Но стоит только допустить существование иного, надындивидуального измерения духа, стоит допустить существование родового метасознания как некоторой совершенно самостоятельной сущности, лишь прикосновенным к которой (в силу – и в меру – своей материальности) является индивид, и совершенно абсурдным окажется уже предположение о возможности смерти. И вот, сделав такое допущение, спросим самих себя: останутся ли у нас хотя бы какие-нибудь основания утверждать даже абстрактную ее возможность? Останутся ли – и могут ли в этом случае быть вообще – безупречные доказательства ее собственной реальности? Словом, сделав такое допущение, мы немедленно обнаружим, что никаких абсолютных решений здесь нет и не может быть.

Итак, очень многое, если не все, зависит от принимаемых (или, наоборот, отвергаемых нами) предпосылок. Иначе говоря, абсолютизация смерти имеет в своей логической основе в сущности ничем не доказанное предположение – и не более того.

Утверждение принципиальной возможности действительно полного уничтожения всего того, что до времени составляло сокровенное содержание человеческой «души», – это слишком сильное утверждение. Анализ способен показать, что оно относится к тому классу суждений, которые основываются в конечном счете лишь на вере. Для того, чтобы оно могло быть абсолютно справедливым, необходимы столь же абсолютные основания, сколь и те, которые требуются для доказательства бытия Бога. Иначе говоря, если быть до конца строгим, мы обязаны признать: постулат смерти имеет ничуть не более надежное логическое основание, чем утверждение бессмертия. Самый факт смерти, как оказывается, требует своего доказательства! А раз так, то в логически корректной форме можно говорить только о качественной трансформации фундаментальных основ нашего духовного бытия, но никак не об абсолютном его завершении.