Мировые религии о преступлении и наказании

В то же время христианской практике известно понятие благодетельной лжи. В своих записках отец А. Ельчанинов рассуждает о «нечувствительности православия к некоторым видам лжи». В качестве примеров такой нечувствительности он приводит рассказ о келейнике, ложью примирившем поссорившихся старцев, и совет Иоанна Кронштадтского «не только не передавать дурных отзывов, но передавать лучше несуществующие хорошие» [564] .

Не менее важным вопросом представляется восприятие христианского понимания деятельного участия человека в сопротивлении злу, например отражающем преступное посягательство на здоровье, свою и (или) чужую ценность. Эта проблема затрагивает в некоторой степени и виктимологический аспект борьбы с преступностью. Как правильно поступить православному человеку в подобных криминогенных ситуациях: незамедлительно дать адекватный отпор вооруженному преступнику (насильнику) или прибегнуть к его увещеванию? В связи с этим митрополит Сурожский Антоний с обескураживающей честностью признавал, что данную проблему он не в состоянии разрешить, при этом (на примере борьбы с фашизмом в годы Второй мировой войны) считал, что «в уродливой ситуации военная реакция менее уродлива, чем та, с которой она призвана бороться» [565] . По-видимому, речь идет о системе ценностей, являющейся объектом преступного посягательства. Причинение, в том числе с использованием оружия, адекватного вреда врагу – нейтрализация преступного посягательства (зла) в интересах обеспечения безопасности здоровья и жизни человека, государственной целостности и безопасности и в других подобных ситуациях с точки зрения христианства оправданны и социально полезны. Показательно и то, что в Послании к ефесянам ап. Павел, поднимавший собратьев по вере на борьбу «против духов злобы поднебесных», оперировал исключительно военной терминологией («броня справедливости», «щит веры», «шлем спасения» и др.) (Еф. 6, 10–17). С проблемой войны с вооруженным неприятелем («безбожным насилием» – у Владыки Антония) у православного христианина возникает как минимум еще один немаловажный двуаспектный нравственный вопрос: как избежать (предупредить) такое положение дел и какова ответственность христианина, который не смог предотвратить конфликт, в результате чего пролилась кровь?

Применительно к первой части вопроса мы полностью присоединяемся к суждению митрополита Сурожского Антония о том, что «вопрос войны должен разрешаться в мирное время. Нужно, чтобы мирное время было достойно человека…» [566] . По нашему мнению, величина людских потерь и ресурсных затрат в любых войнах (в том числе с преступностью) во многом зависит от того, насколько сильно общество защищено и обеспечено (идеологически, социально, экономически, законодательно). Как известно из практики, грабят, совершают насилие, угнетают морально чаще всего слабых (в криминологии – виктимных) субъектов; именно государства периода коренных реформ, революций и иных катаклизмов переживают всплеск преступности и прочих социальных девиаций. Поэтому современному российскому обществу не следует забывать, что важнейшей внутренней функцией государства была и остается функция правоохранительная, направленная на обеспечение безопасности личности, общества и государства от преступности и ее последствий. Что же касается ответственности (моральной) христианина за участие в войне с неприятелем, то Владыка Антоний в связи с этим напоминает не прижившийся в христианстве пример: согласно правилу Василия Великого (речь идет о Правиле 13) христиане при вооруженном конфликте не имеют права отказываться от участия в нем, потому что если бы они были достойны имени христиан, то вооруженный конфликт не возник бы, но на время войны и на три года после ее окончания рекомендовалось (но не обязательно) отлучать их от причастия.