Мирская чаша

Ночной путь в чистик провешен от одной знакомой березы до другой на угол канав, прямо к зарослям, и тут Алпатов воет по-волчьему. Несмело отзывается матерый, укрепился, завыли переярки, прибылые, и все болото воет осенью под черным небом.

О, господи, жуть голодная, и как сносит ее человек, и как шерсть не растет у него, как у волка, от голода и не уходят в мягкую шерсть и острые зубы вся мысль его и надежда.

Шарахнулась стреноженная лошадь и запрыгала куда-то, может быть, прямо в зубы волкам. Хозяин ее Фомка, разведчик армии бандитов барона Кыш, перед этим учуял запах дымка и, зная, в чем тут (дело), оставил ее попастись, а сам идет все по ручью. Вот огонек показался, и в зареве там люди мелькают, хлопочут о чем-то. Фомка вынимает из-за пояса топор и стучит им о пень, будто рубит жердь. Там услышали самогонщики и говорят тихонечко между собой:

– Кого-то Бог посылает?

В такую-то осеннюю ночь и в зарослях чистика кто станет искать самогонщиков, разве только враг ведет комиссара, но врагов теперь нет у мельника Азара, и враг не подходит со стуком. Тут собрались: Азар с волчьей мельницы – по случаю крестин сготовил завар в три пуда; гонит Чугунок, его вся посуда, и знание дела, и хлопоты, тут же помогают три музыканта: гармонист, балалайка и скрипка; Илюха – солдат императорской гвардии и австриец Стефан, работник на мельнице, печальный и такой несчастный, что даже собственное имя его Стефан не держится, и все зовут его почему-то из жалости Яшею. Крестины будут веселые, с музыкантами, и поутру, Бог даст, Азар выпьет в лесу и прямо музыку пустит – ему бояться нечего, мельник, все начальники давно куплены.

Кто же это может теперь подходить?

Случай такой был:

– Показался человек на болоте, маячит и маячит во мхах, и там есть одна-единственная сосенка, подходит к ней, наклоняется, копает, взваливает на плечи мешок и опять замаячил, а под сосной яма осталась, ну, что это? Азар знает, что это:

– Барон Кыш, это он за пищей ходил. Там у него есть остров верст на восемьдесят вокруг в болотах, разные ямы, мужики носят пищу в ямы, у него есть лозунг с мужиками на пути демократическом и прогрессивном.

– Так не барон ли и теперь к нам является?

– И очень просто, слышь, опять постукивает.

– Ну, барон так не ходит, тот сразу раздвинет кусты:

«Наливайте!» – выпьет стакан, другой и: «Прощайте, кланяется вам барон Кыш!»

Все спорят между собой: одни, что Кыш настоящий барон, другие, что Кыш из нашего брата, третьи, что Кыш – есть звук и притча. Верно знает только Азар:

– Категорически заявляю, барон Кыш попов сын и ученый человек, семинарию кончил, а в консистории ему отказали. «Ладно, – говорит, – коли вы меня не принимаете, я отцовскую хитрость разовью на пути демократическом и прогрессивном для бедного человека». Вот кто барон Кыш.

– Ежели он на пути демократическом, – спросил гармонист, – то почему же он барон называется?

– Отчего тоже называется Князь Серебряный, какой он князь, такой же мужик, как и мы, жил недалеко на хуторе, захотел воли и стал князь. Так и Кыш, любитель в карты играть, когда выиграет, говорит: «Я теперь барон», – а проиграет: «Кшш…» И стал барон Кыш, значит, страх; «Кшш, вороны!» – крикнет, красные разбегутся, он заберет, что ему нужно, и – кони какие у него! – летит через изгороди, через канавы, как по ровной дороге, у леса остановился, шапку снял, и до свиданья.

Так беседуют между собой самогонщики, а топорик все ближе и ближе постукивает, вот и человек показался, и видит он огонь и людей, а все будто не видит и жерди рубит, так уж всегда полагается подходить к чужому вину.

Ладно, ладно, иди!

И вдруг это Фомка.

– Ай, ты жив?

– Жив.

И поднимает рубашку, а там против сердца рубец вершок шириной.

– Кто же это тебя так чкнул?

– Персюк, родной брат.

– Ну, Персюк и отца родного чкнет.

– А думаешь, я его не чкну?

– Чкнешь и ты, а мы сидим, все дожидаемся, когда у вас дело кончится.

– Когда кончится? я отвечу вам: когда у нас не будет статуя.

– Какого статуя?

– Какого?

Вдруг в это время на манку отозвался матерый, прибылые, переярки, завыло болото, и Фомка бежит, улюлюкает, спасает коня.

Все дело испортил Алпатову.

– Стой, куда ты бежишь, чего ты орешь?

– Коня потерял.

– Вот твоя лошадь.

Устроив коня поближе к огню, Алпатов с Фомкой подошли к самогонщикам, и учителю, редкому гостю, там очень обрадовались. Простой на разговоры с лесными своими предками, Алпатов тут же поделился своей затеей добывать себе пропитание волчьим делом, оттого что в школе пайка не дают (…)

Азар сказал:

– Категорически вам сочувствую, потому что взять вам нечего, и мысль ваша правильная, волков бить необходимо, дело очень полезное.

Гармонист:

Волки одолели деревню, через Полом дорога стала вовсе непроезжая.

Скрипач:

И через Кудеяровку.

Балалайка:

– А в Кудеяровке волки с гривами.

– Будет брехать, – оборвал Чугунок Балалайку, – волки обыкновенные, только вот что я вам скажу, был ли такой, кто от волков разживался?

– Не разжиться, а только бы просуществовать.

– И существовать от волков невозможно, я вам советую бросить учительство и поступить писарем в совхоз или колхоз.

Азар плюнул: