Мирт. Истина короля

Их объединяла общая страсть — наука. Не все здесь были изобретателями, далеко не каждый в принципе сумел бы собрать даже простенький механизм. Однако любовь к прогрессу, понимание ценности перемены мира — все это захватывало каждого здесь присутствующего, будь то лорд Дарроу или руководитель «Времени Лунденбурха», главного научного журнала столетия, Аберфорт Тренч.

Члены клуба играли в карты, обсуждали достижения науки, тестировали небольшие механизмы и — без этого не обходится ни одно собрание достопочтенных джентльменов — обменивались последними новостями и сплетнями.

Сегодня в клубе царило особенное оживление.

Однако стоило мистеру Мирту перешагнуть порог, как все собравшиеся разом умолкли. Мистер Мирт внутренне напрягся — не к добру такая тишина и такие направленные, изучающие взгляды.

— Добрый день. Джентльмены! — он отсалютовал цилиндром, прежде чем отдать его слуге-гардеробщику.

Убедившись, что и его пальто и кашне в надежных руках, он прошел в глубь широкого зала, отделанного темным деревом. Это был особняк П. Графа, а гостиная клуба располагалась там, где когда-то был его кабинет. Сам П. Граф уже десять лет как не появлялся в Лунденбурхе, предпочитая уединенную жизнь в Каледонии, а свой дом щедро предложил занять клубу. И это было лучшей альтернативой, чем сборы в каком-нибудь пабе, поэтому председатель клуба лорд Дарроу немедленно согласился с предложением и, по слухам, заплатил изрядную сумму компенсации, чтобы здание оставалось за «Клубом изобретателей» следующие десять лет.

Председательствовал лорд Дарроу неплохо, по крайней мере, уже дважды его переизбирали, и оба раза — большинством имеющихся голосов. Он же позаботился о том, чтобы в клубе появилось нужное количество мебели, карточный стол и ханьская курильница с благовониями, исправно поставляемыми личными поставщиками лорда Дарроу вместе с ханьским же шелком и изящными фонтанами с красными рыбками-кои, которые появились уже у каждого члена клуба, и никто из них не смог бы внятно объяснить, каким образом.

У Габриэля Мирта в особняке тоже где-то стоял такой фонтан, но он даже под страхом смертной казни (или личного разговора с лордом Дарроу) не смог бы вспомнить, где конкретно и какова судьба тех рыбок. Ему оставалось только надеяться на удивительные способности Поупа, благодаря которым его дом еще не рухнул, погребя под собой дни и часы бесконечной работы — если он справляется с обязанностями дворецкого и кухарки, то о рыбках наверняка позаботился.

Или съел.

Мистер Мирт никогда не задумывался, чем питается его домашняя горгулья. Вступать же в диалог на эту тему он не собирался, предпочитая факт наличия живой горгульи дома от общества по возможности скрывать.

Объяснялось это просто.

Поуп привлек бы слишком много внимания к самому Габриэлю Мирту. А мистер Мирт не любил внимание к себе. Он предпочел бы, чтобы все возможное внимание окружающих было направлено на его творение.

И вот теперь на него смотрели пристально, словно чего-то ожидая, и от этого ему стало неуютно.

— Мистер Мирт! — произнес лорд Дарроу тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

* * *

Лорд Дарроу был из тех консервативных людей, которые, несмотря на подлинный интерес к достижениям науки, с трудом мирился с любыми изменениями в привычном порядке вещей. Он происходил из семьи, родоначальники которой сражались бок о бок с фаэ в каледонских холмах и записывали первые сказания о тех, кто пожелал жить в Лунденбурхе вместе с людьми. С тех пор минуло немало времени: несколько столетий — огромный срок. Перемены нет-нет да и прокрадутся в простую, понятную и размеренную жизнь. Фаэ вернулись в Холмы, Призыв Просвещения перевернул с ног на голову давно устоявшуюся монархическую традицию, в бывшем королевском дворце ныне заседал Парламент и диктовал свои условия…

И со всем этим лорду Эдварду Дарроу приходилось жить.

Его «Клуб изобретателей» был настоящей отдушиной — здесь все подчинялось издревле заведенным порядкам. Даже королевский герб — старинный деревянный щит, увитый искусно выточенными из того же дерева колокольчиками и ветвями священного мирта, — он не стал снимать со стены, и прочие члены клуба своим согласным молчанием выразили полную солидарность с его решением.

Деревянный герб напоминал о том, что фаэ не любят металл, а особенно — серебро и железо. Напыщенные хлыщи из Парламента ходили теперь обвешанные железом, с кучей серебра на шее и на пальцах в надежде, что фаэ не нападут на них вдруг из-под земли.

Это неизменно заставляло лорда Дарроу усмехаться при каждом визите в Парламент. Вот сами они ясно понимают, что их Призыв Просвещения вовсе не великое дело, а обыкновенный политический переворот, иначе не страшились бы так гнева фаэ, разделивших однажды кровь и жизнь с династией Блюбеллов.