Миры Айзека Азимова. Книга 12

Мне неизвестно, был ли у Октавиуса конфидент, которому он мог бы сделать подобное заявление. Скорее всего нет, потому что очень мало кто из нас, если вообще кто-нибудь, имеет счастье числить среди своих близких дядю Джорджа. Тем не менее, учитывая последующие события, я уверен, что ему пришли в голову те же мысли — конечно, с соответствующей заменой действующих лиц.

Так или иначе, каждый из них постарался отнестись к другому с теплотой и добротой, сначала осторожно и робко, потом увлеченно и, наконец — страстно. Редкие встречи в библиотеке перешли в походы в зоопарк, потом в кино по вечерам, затем на танцы, которые вскоре сменились — извините мой язык — свиданиями.

Люди уже начинали, видя одного из них, тут же искать взглядом другого, поскольку привыкли к тому, что эта пара неразлучна. Часть соседей активно жаловалась, что двойная доза Октавиуса и Мэгги — это больше, чем можно требовать от выносливости обычного человеческого глаза, и среднемесячные расходы на солнечные очки резко возросли.

Не скажу, чтобы я совсем не сочувствовал этим крайним взглядам, но были и другие — более терпимые, а может быть, и более разумные, которые утверждали, что по какому-то странному стечению обстоятельств специфические черты каждого из них противоположны друг другу и взаимно компенсируются, так что их легче выносить, когда они вместе. По крайней мере так считалось.

Наконец наступил день, когда Мэгги вбежала ко мне домой и заявила:

— Дядя Джордж, Октавиус — смысл и свет моей жизни. Он сильный, стойкий, строгий, серьезный и стабильный. Он прекрасен.

— Внутренне — да, моя милая. В этом я уверен. Что же касается его внешности, то он…

— Превосходен, — сказала Мэгги сильно, стойко, строго, серьезно и стабильно. — Дядя Джордж, он испытывает ко мне те же чувства, что и я к нему, и мы решили пожениться.

— Вы с Оттом? — спросил я слабеющим голосом. Перед моим мысленным взором невольно мелькнул образ возможных последствий такого брака, и мой голос предательски пресекся.

— Да, — ответила она. — Он мне говорит, что я — солнце его жизни и луна его радости. А еще он добавил, что я — все звезды его счастья. Он очень поэтичен, дядя Джордж.

— Да, похоже, — сказал я, пытаясь не выдать голосом сомнения. — И когда вы планируете свадьбу?

— Как можно скорее, — заявила Мэгги.

Мне оставалось только скрипнуть зубами. Прошло оглашение, были выполнены все формальности, и, наконец, состоялась свадьба, на которой я был посаженым отцом невесты. Явилась вся округа, которая до конца в это не верила. Даже священнику иногда не удавалось скрыть удивление. Нельзя сказать, что хоть кто-нибудь приветствовал молодую чету счастливым взглядом. Во все время церемонии публика с интересом изучала собственные ботинки. Все, кроме священника. Его твердый взгляд не отрывался от потолка.

Вскоре после этого я должен был переехать в другую часть города и потерял контакт с Мэгги. Но где-то лет через одиннадцать я вернулся в связи с инвестициями в работу некоего моего друга по изучению скаковых лошадей. Я выкроил возможность навестить Мэгги, которая обладала, кроме прекрасно спрятанной красоты, талантами великолепной поварихи. Я угадал к ленчу. Октавиус уже ушел на работу, но я, как человек альтруистичный, доел за него его порцию.

Однако я не мог не заметить, что на лице у Мэгги лежала какая-то тень печали. Когда мы уже пили кофе, я спросил:

— Мэгги, что-нибудь не так? Ваш брак не оказался счастливым?

— Ну, что вы, дядя Джордж, — энергично возразила она, — наш брак заключен на небесах. Хотя мы и бездетны, мы так заняты друг другом, что почти и не чувствуем этого лишения. Мы просто купаемся в вечной любви, и больше нам просить у жизни нечего.

— Понимаю, — сказал я, с трудом удержавшись от комментариев. — Но почему тогда у тебя на лице какая-то грустная тень?

Она заколебалась, но потом ее прорвало:

— Вы такой чуткий, дядя Джордж, от вас ничего не скроешь. Да, есть одна вещь, которая подсыпает песок в колеса счастья.

— И это?

— И это — моя внешность.

— Твоя внешность? А что тебя не устраивает… Окончание фразы я проглотил, не будучи в силах его подобрать.

— Я некрасива, — сказала Мэгги таким тоном, каким сообщают очень глубокую тайну.

— А! — сказал я.

— А я хотела бы быть красивой — ради Октавиуса. Я хочу быть симпатичной только для него.

— А он когда-нибудь делал замечания насчет твоей внешности? — осторожно спросил я.

— Октавиус? Конечно, нет. Он гордо страдает молча.

— Откуда же ты тогда знаешь, что он страдает?

— Так мне подсказывает женская интуиция.

— Но, Мэгги, ведь Октавиус и сам — ну, не очень красив.

— Как вы можете? — возмутилась Мэгги. — Октавиус прекрасен!

— А он, наверное, думает, что ты прекрасна.

— Ну, что вы, — сказала Мэгги. — Как он мог бы такое предположить?

— Ладно. Он интересуется другими женщинами?

— Дядя Джордж! — Мэгги была шокирована. — Что за низкая мысль! Вы меня удивляете. Октавиус ни на кого, кроме меня, не смотрит.

— Так какая тогда разница, красива ты или нет?

— Но ведь для него же. Дядя Джордж, я хочу быть красивой для него.