Миры Айзека Азимова. Книга 2

Байрон живо представил себе, как все это происходило. Итак, когда он уснул, они открыли дверь. Для них это был единственный рискованный шаг, он ведь мог и проснуться. Но, должно быть, они еще днем постарались, чтобы дверь по-настоящему не закрылась. Он же ее не проверял. Значит, они просунули сюда цилиндр с гипнайтом и снова закрыли дверь. Снотворное медленно просачивалось, пока не создалась концентрация один к десяти тысячам, достаточная, чтобы Байрон как следует вырубился. Тогда они вошли — в масках, конечно. Космос их подери! Влажный носовой платок предохраняет от действия гипнайта в течение пятнадцати минут, а больше времени им и не требовалось.

Но тогда и с вентиляцией все понятно. Ее необходимо было вывести из строя, чтобы гипнайт не рассеялся слишком быстро. Вентиляцию отключили прежде всего. А потом испортили визиофон, чтобы Байрон не смог позвать на помощь. Испорченный замок не дает ему выйти, а темнота усиливает панику. Веселые ребятки!

Байрон фыркнул. Злиться на это всерьез просто неприлично. В конце концов, шутка есть шутка. Ему вдруг отчаянно захотелось выломать дверь и покончить со всем этим. Мускулы тренированного тела непроизвольно напряглись. Бесполезно. Дверь конструировали в расчете на атомные удары. Черт бы побрал эти традиции!

Но должен же существовать какой-то выход. Нельзя, чтобы им все так просто сошло с рук. Прежде всего, нужен свет, настоящий свет, а не тусклое свечение экрана. К счастью, это не проблема: в платяном шкафу есть фонарик.

Нащупывая замок шкафа, он подумал: а что, если закрыли и его? Но дверца легко отъехала в сторону, и Байрон облегченно вздохнул. Разумеется, у шутников не было причин закрывать шкаф, да и времени на это не оставалось…

И вот в тот самый момент, когда он поворачивался с фонариком в руке, вся нарисованная им картина рассыпалась в прах. Он затаил дыхание и застыл, прислушиваясь.

Впервые после своего пробуждения Байрон услышал негромкое бормотание спальни, услышал, как она тихонько кудахчет себе под нос — и сразу же узнал этот звук.

Его невозможно было не узнать. Это бормотала «земная смерть» — звук, придуманный тысячу лет назад.

Точнее говоря, это был звук счетчика радиации, который еле слышно щелкал, когда регистрировал пролет заряженных частиц или жестких гамма-лучей. Негромкое щелканье сливалось в бормотание. Прибор отсчитывал единственное, что он умел считать, — смерть!

Байрон на цыпочках попятился и с расстояния шести футов осветил внутренность шкафа. Счетчик лежал здесь, в углу, но само по себе это еще ни о чем не говорило.

Он лежал здесь с первого курса. Большинство первокурсников из Внешних Миров в первую же неделю после прибытия на Землю приобретают такие счетчики. Они остро ощущают радиоактивность Земли и испытывают необходимость в защите. Обычно уже на втором курсе от счетчиков избавляются, но Байрон со своим не расстался. Теперь он был рад этому обстоятельству…

Он повернулся к столу, куда клал на ночь часы, и слегка дрожащей рукой поднес их к фонарику. В циферблат была вмонтирована контрольная полоска из гибкого пластика почти прозрачной белизны. И она была белой. Как он ни крутил часы, рассматривая их под разными углами, полоска оставалась белой.

Эту полоску тоже приобретали все первокурсники. Под воздействием жесткого излучения полоска голубела, а голубой цвет ассоциировался на Земле со смертью. Забрести случайно в радиоактивную зону было легче легкого. Конечно, правительство ограждало опасные участки, и никому даже в голову не приходило забредать в бескрайнюю смертоносную пустошь, начинавшуюся в нескольких милях за городом, но все же с полоской было спокойнее.

Если полоска становилась слегка голубоватой, необходимо было сразу ложиться в больницу на обследование. Спорить тут было не о чем. Полоска была сделана из материала, столь же чувствительного к радиации, как и человеческий организм, поэтому с помощью фотоэлектронных приборов можно было сразу определить интенсивность цвета и соответственно тяжесть облучения.

Ярко-синий цвет означал конец. Он был так же необратим, как и происшедшие в организме изменения; он не оставлял надежды. Оставалось лишь ждать день или неделю, а больница могла помочь только подготовкой к кремации…

Но сейчас полоска была белой, и у Байрона отлегло от сердца.

Значит, доза радиации пока невелика. Может, все-таки шутка? Поразмыслив, Байрон отказался от такого предположения. Никто не станет так шутить. По крайней мере, на Земле, где незаконное хранение радиоактивных материалов считалось тягчайшим преступлением. Здесь, на Земле, к радиации относятся серьезно. С этим приходится считаться, поэтому без крайне важной причины никто не стал бы так «шутить».

Байрон спокойно и трезво взглянул в лицо реальности. Такой причиной, например, могло быть желание убить… Но почему? За что? За свои двадцать три года он не нажил ни одного серьезного врага. По крайней мере, настолько серьезного. Убийственно серьезного.