Миры Джона Уиндема. Том 1

На протяжении последних нескольких лет те визиты на родину, которые нам удалось нанести, были коротки, проходили в спешке и заключались преимущественно в беготне от одного родственника к другому, причем в перерывах приходилось еще выкраивать время для деловых встреч. В Мидвиче я не бывал, да и, по правде говоря, почти не вспоминал о нем. Но на восьмой год после нашего отъезда из Англии мне удалось выбраться на родину на целых шесть недель, и однажды на Пикадилли я столкнулся нос к носу с Бернардом Уэсткоттом.

Мы зашли в его клуб, чтобы отметить встречу. Во время разговора я спросил его о Мидвиче. Признаюсь, я ожидал услышать, что все дело кончилось полным провалом, ибо в тек редких случаях, когда я вспоминал эту деревушку, она и ее обитатели казались мне столь же нереальными, как рассказ представляющийся в детстве чистой правдой, а потом обнаруживший свою полную надуманность. Я был готов услышать, что за Детьми больше не тянется шлейф чего-то необычайного, что, как это нередко бывает с вундеркиндами, ожидания не принесли плодов и что, несмотря на многообещающее начало и обнадеживающие признаки, они превратились в ватагу обычных деревенских ребятишек, от которых отличается разве что внешностью.

Бернард помолчал с минуту, а потом сказал:

— Случилось так, что я завтра как раз должен побывать там. Хочешь, съездим вместе, навестишь старых друзей, ну и так далее?

Джанет гостила в Шотландии у старинной подруги, бросив меня на произвол судьбы, а никаких особых планов у меня не было.

— Значит, ты все же приглядываешь за деревушкой? Пожалуй, я бы съездил и перекинулся парой слов с ними со всеми. Как там Зиллейби? Жив, здоров?

— Еще как! Он принадлежит к категории "законсервированных", способных жить вечно, ничуть не меняясь.

— Последний раз, когда я его видел, если, конечно, не считать прощания перед отъездом, он находился в плену сумасброднейшей гипотезы коллективной индивидуальности, — вспомнил я. — Старый фокусник! Ему удается заставить самые экзотические концепции звучать вполне убедительно.

Если мне не изменяет память, что-то такое насчет Адама и Евы.

— Вряд ли он изменился, — ответил мне Бернард, но дальнейшего разговора на эту тему не поддержал. Вместо этого он сказал: — Боюсь, мне предстоит довольно мрачная поездка — коронерское следствие [19]. Впрочем, тебе это не помешает.

— Кто-нибудь из Детей? — спросил я.

— Нет, — покачал он головой. — Транспортное происшествие с одним из местных парней по фамилии Паули.

— Паули? — повторил я. — Ах, да, помню. У них ферма за деревней, по направлению к Оппли.

— Именно так. Очень печальная история.

Мне показалось бестактным выспрашивать у него, какое отношение он имеет к следствию, поэтому я не возразил, когда он перевел разговор на мою канадскую жизнь.

Утром следующего прелестного летнего дня мы, позавтракав, отправились в Мидвич. В машине Бернард почувствовал себя свободнее, чем в клубе, и разговаривал откровеннее.

— В Мидвиче ты увидишь кой-какие изменения, — предупредил он меня. — В вашем бывшем коттедже теперь живет супружеская пара по фамилии Уэлтоны.

Он — резчик, она занимается керамикой. Не помню, кто живет сейчас в коттедже Гримма, после Фрименов там сменились несколько жильцов. А вот что тебя удивит, так это Грейндж. У входа висит новая вывеска:

Грейндж — особая школа Министерства образования.

— Вот как? Неужели для Детей? — спросил я.

— Вот именно, — подтвердил он. — "Экзотическая концепция" Зиллейби выглядит сейчас куда менее странной, чем казалась когда-то. Фактически она обернулась своего рода сенсацией, к стыду Фрименов. Она выставила их в истинном свете, так что им пришлось уехать и спрятаться в какой-то дыре.

— Ты имеешь в виду эту бредятину об Адаме и Еве? — спросил я, не веря своим ушам.

— Не вполне. Я имею в виду две ментальные группы. Наличие этих двух внутренне связанных групп тогда полностью подтвердилось. Они существуют и по сей день. Примерно в два года один из мальчишек научился читать несложные слова…

— В два года! — вскричал я.