Миры Филипа Фармера. Том 04. Больше чем огонь. Мир одного дня

Сидя за столом и завтракая, Кэрд видел в окно огороженный штакетником задний двор. В одном его углу стоял сарай, в другом гараж, в третьем углу был маленький сад. Центр занимала будка из прозрачного пластика — студия. В тридцати футах от нее росла большая яблоня. На ней были яблоки, но прохожие, не слыхавшие про Озму, дивились, должно быть, что это за дерево. Озма расписала каждое яблоко по-разному, но вместе они представляли приятную для глаза картину. Краска не так легко смывалась, но была безвредна, и на столе сейчас стояла целая корзинка этих фруктов.

Озма с Джеффом договорились, что кухню оформит он, и в результате на стенах светились четыре рисунка художников династии Тан. Джефф любил китайский стиль, этот спокойный, будто глазами вечности, взгляд на мир, где фигурки людей всегда в отдалении — маленькие, но значительные, не властители, но неотъемлемая часть гор, лесов и водопадов.

Озма, хотя в ней было больше китайской крови, чем в нем, к картинам относилась прохладно Она была ярко выраженной и ярой западницей.

Сейчас она включила диктофон, чтобы послушать, не оставили ли им средовики каких-либо сообщений. Сообщений не оказалось — стало быть, у среды нет замечаний по поводу чистоты и порядка в доме.

Их завтрак прервал звонок в дверь Озма, в платьице до колен, таком тонком, что можно было его и не надевать, пошла открыть. Это пришли, как и следовало ожидать, капрал Хайатт и рядовой первого класса Сангалли, работники Манхэттенской Службы Чистоты — в зеленых кепи с длинными черными козырьками, зеленых халатах со знаками отличия и медалями за хорошее поведение, в коричневых сандалиях и желтых перчатках.

Озма поздоровалась с ними, скривившись от перегара, которым они дышали, пригласила их войти и предложила им кофе. Они отказались и тут же принялись вытирать пыль, мыть, натирать и пылесосить. Озма вернулась к столу.

— И почему они не могут приходить попозже, когда нас нет?

— Потому что у них норма, и потому что им так предписано.

Джефф поднялся наверх, почистил зубы и намазался удаляющим щетину кремом. Лицо в зеркале было темным, со связанными в узел длинными темными волосами Карие глаза мрачно смотрели из-под тяжелых бровей Нос длинный, слегка крючковатый, с раздувающимися ноздрями. Челюсть массивная, с круглым, раздвоенным, выдающимся вперед подбородком.

— Рожа в самый раз для легавого, — пробормотал он. — Да я и есть легавый, правда, не на полную неделю.

И взгляд у него, как у черного ворона Хотя о чем ему беспокоиться? Кроме как о том, что его могут поймать? Кроме Ариэль?

Он принял душ, натер подмышки дезодорантом, пошел в спальню и облачился в голубой балахон с черными трилистниками Не то карточка трефы, не то строенные дубинки Он трефово-дубиночный король, а может, валет Или и то и другое. Кэрд не знал, кто придумал этот органический символ — наверное, какой-то бюрократ который счел эту идею весьма тонкой Именно у органиков в руках реальная власть — дубинка.

Кэрд взял свою наплечную сумку и спустился вниз. Полоска у входной двери светилась — Озма оставила ему сообщение. Она просила его зайти к ней в студию перед уходом.

Она сидела в своей прозрачной будочке на высоком табурете. Когда Кэрд вошел, она отложила лупу. Кузнечик, которого она рассматривала, был окаменей, чтобы его легче было раскрашивать. Усики у него были желтые, голова бледно-оранжевая, туловище густо-пурпурное с желтыми петельчатыми крестами, ноги угольно-черные. Розовато-лиловая краска, не мешая зрению, покрывала глаза.

— Джефф, я хотела, чтобы ты посмотрел моего последнего. Как он тебе?

— Цвета не сочетаются. По современным стандартам, во всяком случае.

— И это все, что ты можешь сказать? А тебе не кажется, что он произведет сенсацию? Разве это не улучшение природы? Не истинное искусство?

— Не произведет он никакой сенсации. Господи, да в Манхэттене не меньше тысячи раскрашенных кузнечиков. Все к ним привыкли, а экологи жалуются, что ты нарушаешь природный баланс. Хищные насекомые и птицы не едят их, потому что они выглядят ядовитыми.

— Искусство должно радовать, или заставлять мыслить, или делать и то и другое, — сказала она. — Сенсация — это для ремесленников.

— Что ж ты тогда спрашиваешь, произведет он сенсацию или нет?

— Я не имела в виду, что он кого-то ошарашит, или разозлит, или просто покажется чем-то новеньким. Я имела в виду сенсацию в эстетическом смысле. Чувство, что есть Бог на небе, но на земле есть такой человек, который сделал что-то лучше Бога. Ну, ты же меня понимаешь!

— Конечно, — с улыбкой сказал он, повернул ее голову к себе и поцеловал в губы. — Не переключиться ли тебе на тараканов? Они так божественно безобразны. Они нуждаются в улучшении.

— Где же я возьму в Манхэттене тараканов? Придется ехать за ними в Бруклин. Думаешь, так и сделать?

— Не думаю, что власти это одобрят, — засмеялся он.