Миры Филипа Фармера. Том 05. Мир одного дня: Бунтарь, Распад

Если Кэрд видел, что кто-то несчастен, он старался по мере сил утешить его. Он не успокаивался до тех пор, пока не извлекал человека, как он говорил, из пучины уныния. Он творил добро, где только мог. Он проводил долгие часы в разговорах с одинокими людьми, хотя их количество превышало его возможности. Он не оставил без внимания и ганков — вернее, это они не оставили его без внимания. Что бы ни говорили заключенные, ганки тоже люди, и многие из них одиноки и несчастны. Кэрд разговаривал с ними, шутил и даже выполнял их мелкие поручения. Он знал, что из-за этого некоторые из них и многие пациенты считают его шестеркой.

На одном из сеансов доктор Брускино сказала:

— Вы становитесь яркой индивидуальностью. Некоторые пациенты даже называют вас «святой Джефф». Другие… «святой Зануда».

— Злые языки всегда найдутся — а может, они просто не понимают.

Она покачала головой:

— Честно говоря, я в недоумении. В каком-то смысле вы — радость психика, в других — полный крах.

— Я и сам этого не понимаю. Но мне и не надо ничего понимать для того, чтобы быть. Быть — вот что важно. Делать. Действовать. На фиг философию!

— Ну что ж, если ваша деятельность идет на пользу вам и другим… Но вы уж чересчур активны. Вы теряете вес.

— Я стараюсь соблюдать умеренность в еде. Пока мне это хорошо удается.

— Пища кажется вам вкусной?

— Очень вкусной. Но тяги к перееданию у меня нет. Я все время чувствую себя энергичным, полным жизни. Вы должны быть довольны. Я не чувствую себя призраком и больше не вижу других как скопления атомов.

— Возможно, потому, что сжигаете себя. А когда горючее кончится… впрочем, не знаю. Меня, конечно, радует ваш замечательный прогресс.

Наступило молчание. Кэрду хотелось, чтобы сеанс поскорей кончился. Ему надо было поговорить со столькими людьми — людьми, которые в нем нуждались.

Брускино всматривалась в него целых три минуты, слегка нахмурясь, потом сказала:

— Будь моя воля, я бы очень скоро выписала вас. Я считаю, что вы готовы вернуться во внешний мир. И революционной деятельностью больше заниматься не станете. Абсолютно убеждена, что из вас получится образцовый гражданин. — Она вздохнула. Кэрд молчал, и она продолжила: — Если бы это зависело только от меня, вы уже через несколько недель вышли бы на свободу. К несчастью, от меня зависит не все. Слишком много психиков хотят продолжать работу с вами. Они полагают, что рано или поздно разберутся в вас, поймут, почему вы тикаете. Дураки — я им так и сказала. Популярности среди моих коллег мне это не прибавило, ну и пусть. У меня прочная позиция. Как-никак я внучка всемирного советника.

Кроме психиков есть еще Совет Мира. Они хотят быть полностью уверены на ваш счет. Если они согласятся вас отпустить, так и будет. И если они это сделают, вы станете орудием их пропаганды, показательным примером. Повсюду раструбят, что свободой вы обязаны либерализму и добросердечию правительства. Не думайте, что вас оставят в покое. И ни за кем на свете не будут так следить, как за вами.

— Значит, есть все-таки шанс, что я выйду отсюда?

— Шанс есть. Вы волнуетесь?

— Немного, и вы это хорошо знаете. Зачем спрашивать, если вы видите мою реакцию на экране?

— Вот в том-то и беда, когда имеешь дело с вами. Никто не убежден — а я меньше всех, — что машина способна обнаружить ваши истинные реакции. И высшие чины очень нервничают оттого, что на Земле есть человек, разгадать которого невозможно.

— Только один?

— Да. Но власти поневоле задумываются, нет ли на свете и других вроде вас. Это неутешительная вероятность. Возникает также вопрос: не можете ли вы передать другим свою уникальную способность, если она уникальна?

— Может, когда-то и мог бы — но не теперь. Не знаю, как это случилось, но я больше не владею этим талантом. Возможно, какая-то часть меня устала быть психическим хамелеоном. И постановила, что эта последняя моя перемена будет и окончательной. Мне так кажется.

— Я верю, что вы в это верите. Но вы ведь хитрюга или были таковым. Откуда мне знать, вдруг у вас внутри припасено что-то такое, о чем вы сами не знаете, но что в один прекрасный день может включиться?

— Включиться?

— От какого-нибудь стимула, понятия не имею от чего. Но там, внутри, вполне может таиться то, что ждет кодового слова, нужной ситуации, чего угодно. И когда это произойдет, очередной чертик выскочит из табакерки.

— Клянусь вам, что… — начал он и умолк.

— Вот именно. Что пользы клясться. Вы сами не знаете, так это или нет.

Кэрд встал.

— Послушайте. Время нашего сеанса еще не истекло, но у меня много дел. На мой взгляд, я больше не нуждаюсь в лечении. Спасибо, что помогли мне — это было неоценимо. Мне хотелось бы иногда видеться с вами, потому что мне нравится с вами говорить. Но с обследованием и лечением покончено.

Арлен раскрыла глаза и рот, обретя дар речи только через двадцать секунд по настенным часам.

— Ну, знаете! Можно подумать, что это вы доктор, а я пациентка! Я вас не отпускала!

— Мне надоело толочь воду в ступе и надоела политика, из-за которой я здесь сижу. Уйти отсюда я не могу, но и сотрудничать с вами не обязан.