Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

— Ну да. И посмотри на лепестки: как они обнимают друг Друга, как устроены. Словно одно кольцо из красных башенок оберегает следующее кольцо из красных башенок. А вместе они оберегают золотую чашечку, драгоценный источник жизни, сокровище. А может, это золотистые волосы принцессы в замке. Может быть. И посмотри на ярко-зеленые листочки под розой. Красиво, а? Старый Дружище знал, что делал, когда творил такие розы. Да ведь он был художником.

Но он, наверное, мучился от похмелья, когда кроил меня, а? У него в тот день тряслись руки. И он скоро оставил это дело и даже не дал себе труда закончить как-то меня, зато отправился за угол дома, чтобы добыть немного шерсти с собаки, а та укусила его.

Глаза Дороти неожиданно наполнились слезами:

— Не надо так переживать. У вас есть красота, чуткость, самые искренние чувства, только они таятся под...

— Вот под этим? — сказал он, показывая пальцем на свое лицо. — Ну конечно. Забудь об этом. Посмотри лучше на эти зеленые бутоны на этих молоденьких розах. Хорошенькие, а? Такие свежие в своем юном дыхании распускающейся красоты. Они созданы похожими на невинные девичьи груди.

Он шагнул к ней и обнял ее за плечи своей единственной рукой.

— Дороти.

Она уперлась обеими руками ему в грудь и мягко, чтобы не обидеть его, попыталась отодвинуться.

— Пожалуйста, — прошептала она, — пожалуйста, не надо. После того, как вы показали мне, каким прекрасным вы можете быть в действительности.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросил он, не отпуская ее. — Разве то, что мне хочется испытать с тобой, не так же прекрасно и красиво, как эта роза здесь? И если ты действительно жалеешь меня, у тебя должно возникнуть желание позволить своему телу сказать то, о чем думает твой разум. Как цветы, когда они открываются навстречу солнцу.

Она покачала головой:

— Нет. Так нельзя. Пожалуйста. Я чувствую себя ужасно, потому что не могу сказать «да». Не могу. Я... вы... между нами слишком большая раз...

— Ясно, что мы разные. Идем в разных направлениях, потом заворачиваем за угол и — бац! — сталкиваемся друг с другом, и вот мы обхватываем руками друг друга, чтобы не дать упасть.

Он притянул девушку к себе, и ее лицо оказалось прижатым к его груди.

— Смотри! — громыхнул он. — Вот так. Ну же, дыши глубоко. Не отворачивайся. Не надо принюхиваться. Прижмись ко мне, будто мы склеены и ничто не в силах оторвать нас друг от друга. Дыши глубоко. Я обнимаю тебя своей рукой, как эти деревья обнимают собой эти цветы. Я не мучаю тебя, я даю тебе жизнь и оберегаю тебя. Верно? Дыши глубоко.

— Пожалуйста, — всхлипнула она. — Не мучайте меня. Осторожно...

— Осторожно и есть. Я не обижу тебя. Ну разве совсем немного. Все хорошо, расслабься, не будь такой застывшей со мной, как камень. Все хорошо, расплавляйся, как масло. Я не принуждаю тебя, Дороти, помни это. Ты сама хочешь этого, верно?

— Не мучайте меня, — всхлипывала она. — Вы такой сильный, о Боже, такой сильный.

Два дня Дороти не появлялась в доме у Пейли. На третье утро она для храбрости хлебнула еще до завтрака две двойных порции «V. O. ». Приехав на свалку, она сообщила обеим женщинам, что все это время плохо себя чувствовала. Но что она вернулась, чтобы довести свои исследования до конца, раз уж они почти закончены, и что ее руководителям не терпится поскорее ознакомиться с ее отчетом.

Пейли молчал, хотя, увидев ее, даже не улыбнулся ей. Однако он все время украдкой поглядывал на нее, когда ему казалось, что та наблюдает за ним. И хотя он захватил с собой шляпу в клетке, он, как и прежде, потел и дрожал, когда пересекал улицы. Дороти сидела, глядя прямо перед собой и не реагируя на те немногие замечания, которые он высказывал вслух. В конце концов он шепотом выругался и, оставив всякие попытки продолжать работу как ни в чем не бывало, подъехал к потайному саду.

— Ну вот мы и здесь, — сказал он. — Адам и Ева возвращаются в Эдем.

Он вгляделся из-под нависших крутыми костистыми уступами бровей в небо.

— Нам бы лучше поторопиться залезть туда. Кажется, Старый Дружище встал сегодня не с той ноги. Собирается гроза.

— Я не пойду туда с вами, — возразила Дороти. — Ни сейчас, ни потом.

— Даже после того, что мы сделали, даже если ты сказала, что любишь меня, тебя все еще тошнит от меня? — спросил он. — Ты ведь в тот раз не вела себя так, будто тебя тошнит от Старины Урода.

— Я две ночи не могла глаз сомкнуть, — проговорила она невыразительным голосом. — Я тысячу раз задавала себе вопрос, почему я сделала это. И каждый раз я не находила ответа и говорила себе, что не знаю. Такое впечатление, будто в меня впрыгнуло что-то из вас и овладело мной. Я словно всех сил лишилась.

— Да уж, думаю, тебя не разбил паралич, — сказал Старина, кладя ей руку на колено. — А если ты лишилась сил, то это потому, что ты хотела быть бессильной.

— В разговорах нет смысла, — ответила она. — Больше такой возможности вы не получите. И уберите с меня свою руку. У меня от нее мурашки по коже бегут.

Он уронил руку.