Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

Это полицейский ткнул Хьюгу в спину электрошоковой дубинкой, заставив ее застыть на месте, и камера вылетает у нее из рук, описывая широкую дугу. Очередной любовник Хьюги сцепляется с полицейским, они катаются по полу. Мальчишка из Вествуда хватает дубинку и развлекается, тыча ею в зад всем окружающим, пока кто-то из местных не сбивает его с ног.

— Беспорядки — опиум для народа, — ворчит начальник полиции. Он поднимает по тревоге все подразделения и связывается с начальником полиции Вествуда, у которого, впрочем, тоже хлопот полон рот.

Руник, колотя себя в грудь, декламирует нараспев:

Я существую, сэр! Не говорите мне,

Как вы сказали Крейну, будто это

Вас не обязывает ни к чему.

Я человек. И я неповторим.

Ваш Хлеб причастия я выкинул в окно,

В Вино мочился, пробку вынул я

Из дна Ковчега, Древо на дрова

Срубил; и попадись мне Дух Святой,

Ему я палец тут же суну в зад.

Но знаю я, что все это не значит

Совсем, ну ровным счетом ничего.

Что ничего — всего лишь ничего.

Что есть — то есть, а чего нет — так нет,

А роза это роза это роза^[24].

Сейчас мы здесь, а скоро нас не будет,

И это все, что нам дано узнать!

Рескинзон видит приближающегося к нему Чиба и с воплем бросается в бегство. Чиб хватает свое полотно «Пессимизм» и колотит им Рескинзона по голове. Лускус в ужасе пытается его остановить — не ради спасения Рескинзона, а потому, что может пострадать картина. Чиб оборачивается и бьет Лускуса краем картины в живот.

Земля качается, как тонущий корабль,

Киль треснул под напором экскрементов,

Что льются и с небес, и из глубин, —

Тех, что излил по щедрости своей

Господь, когда услышал крик Ахава:

«Дерьмо! Дерьмо! »

Мне грустно думать: вот вам Человек,

А вот его конец. Но не спешите!

На гребне вала — три старинных мачты.

Голландец то Летучий! И Ахав

Уже стоит на палубе его.

Смеяться можешь, Рок! Глумитесь, Норны!

Ахав я, это значит — Человек!

И пусть я не могу проделать брешь

В стене, что окружает То, Что Видим,

Не допуская нас к Тому, Что Есть, —

Я все же буду в эту стену биться.

И мы с моей командой не сдадимся,

Пусть под ногами палуба трещит,

Пусть мы утонем, чтобы тут же слиться

С потопом экскрементов.

Мгновение, которое навечно

Запечатлеется в глазах Творца:

Ахав стоит на фоне Ориона,

Воздев кулак, а в нем — кровавый фаллос,

Стоит, как гордый Зевс с своим трофеем,

С мужским оружьем Кроноса-отца.

И тут же он, со всей его командой,

И с кораблем катится кувырком

За край Земли.

И, слышал я, они еще доныне

Летят, летят, летят все вниз, и

В

н

и

з

и

в

н

и

З.

Чиб на секунду превращается в содрогающуюся массу боли от прикосновения электродубинки полицейского. Как только к нему возвращается сознание, он слышит, как из приемника, спрятанного у него в шляпе, звучит голос Деда:

— Чиб, скорее сюда! Акципитер ворвался в дом и ломится ко мне в дверь!

Чиб вскакивает и с боем прорывается сквозь толпу к выходу. Запыхавшись, он подбегает к своему дому и видит, что дверь в комнату Деда открыта. В коридоре стоят налоговые полицейские и техники-электронщики. Чиб врывается в комнату Деда. Посреди комнаты стоит Акципитер, бледный и дрожащий. Трясущийся камень. Увидев Чиба, он пятится назад:

— Я не виноват. Я обязан был взломать дверь. Только так я мог убедиться... Я не виноват, я к нему не прикасался.

У Чиба перехватывает горло. Он не может произнести ни слова. Опустившись на колени, он берет Деда за руку. На синих губах Деда застыла слабая улыбка. Он наконец-то отделался от Акципитера раз и навсегда. В руке у него последняя страница его рукописи:

«ЧЕРЕЗ БАЛАКЛАВЫ НЕНАВИСТИ ОНИ ПРОРЫВАЮТСЯ К БОГУ