Миры Филипа Фармера. Том 15. Рассказы

Лейн скрежетал зубами и до крови искусал себе язык и губы, пока на него нахлобучивали шлем. Он не осмеливался произнести ни слова — знал, что сорвется в крик, впадет в постыдную истерику. Внутри его разгорался огонь — такое чувство, будто нечто, прорвав оболочку, разрастается в нем гигантским алчным червем. Червь пожирал Лейна, изгрызал заживо. И Лейн не ведал, не мог знать, чем все это может для него закончиться.

МАТЬ

Mother

Copyright © 1953 by Philip Jose Farmer

1

— Смотри-ка, мама. Часы идут назад.

Эдди Феттс указал на стрелки циферблата в штурманской рубке.

— Их наверняка развернула авария, — заметила доктор Паула Феттс.

— Как же такое могло произойти?

— Не могу сказать тебе, сынок. Я ведь не знаю всего.

— О!

— Да не смотри же на меня с таким разочарованным видом. Я — патолог, а не специалист по электронике.

— Не сердись так, мать. Терпеть не могу этого. Только не сейчас.

Он вышел из штурманской рубки. Беспокоясь за сына, она последовала за ним. Похороны ее ученых коллег и членов команды сильно утомили его. От вида крови у него всегда кружилась голова, и ему становилось дурно. Он едва двигал руками, помогая ей собирать и складывать в мешки разбросанные повсюду кости и внутренности.

Он хотел сжечь все трупы в ядерной топке, но она запретила. В средней части корабля громко отстукивали счетчики Гейгера, предупреждая, что на корме присутствует невидимая смерть.

Метеорит, который столкнулся с кораблем в момент его выхода из гиперпространства в обычный космос, очевидно, разрушил машинное отделение. Именно так поняла она те бессвязные слова, которые ей в крайнем возбуждении выкрикнул ее коллега перед тем, как убежать в штурманскую рубку. Она поспешила тогда на поиски Эдди. Она боялась, что дверь в его каюту окажется по-прежнему запертой, так как он записывал на пленку арию «Тяжело парит альбатрос» из «Старого моряка» Джианелли.

К счастью, аварийная система автоматически выбила замыкающие контуры. Войдя в каюту, она в испуге позвала его, страшась обнаружить, что его ранило. Он лежал на полу в полубессознательном состоянии, но не катастрофа с кораблем швырнула его туда. Причина лежала в углу, выкатившись из его вялых пальцев: термос емкостью в одну кварту, снабженный резиновой соской специально для условий невесомости. Каюта была пропитана выдыхаемыми открытым ртом Эдди парами ржаного виски, ржанки, которых не смогли перебить даже пилюли Нодора.

Мать резко приказала ему подняться и лечь в постель. Ее голос — первое, что он услышал, — пробился сквозь плотные барьеры Старой Красной Звезды. Он стал с трудом подыматься, и Мать, хоть была и меньше его, каждую унцию своего веса бросила на то, чтобы поднять его и уложить в постель.

Она легла рядом с сыном и обвязалась ремнями вместе с ним. Она поняла, что спасательная шлюпка также вышла из строя и вся ответственность теперь ложится на капитана, которому предстоит благополучно посадить их яхту на поверхность этой неизведанной планеты Бодлер, известной лишь как точка на звездной карте. Все остальные ушли в штурманскую рубку, чтобы сесть позади капитана и, привязавшись в противоаварийных креслах, помочь ему хотя бы своей молчаливой поддержкой.

Но моральной поддержки оказалось мало. Произведя маневр, корабль пошел к планете под небольшим углом. Слишком быстро. Израненные двигатели были не в силах удержать его. Нос корабля принял на себя основной, сокрушающий удар. Как и те, кто сидел в носовой части.

Доктор Феттс, прижав к груди голову сына, громко молилась своему Богу. Эдди похрапывал и бормотал во сне. Затем раздался звук, похожий на лязг ворот страшного суда — ужасный, потрясающий душу бом-м-м, словно корабль был языком гигантского колокола, прозвонившего самое грозное послание, какое только слышало человеческое ухо. Потом ослепляющий взрыв света и — темнота, тишина.

Через несколько минут Эдди принялся плаксиво выкрикивать голосом обиженного ребенка:

— Мама, не оставляй меня умирать! Вернись! Вернись!

Мать, без сознания, лежала рядом, но он не знал этого. Он еще немного похныкал, а затем, снова впав в затуманенное ржанкой состояние оцепенелости — если он вообще выходил из него, — заснул. И вновь — лишь темнота и тишина.