Миры Филипа Фармера (том 17)

Улисс наклонился к сидящему напротив солдату и обратился к нему на аирате. Тот поначалу как бы немного опешил и даже встревожился. Улисс повторил свою просьбу медленнее. На сей раз солдат его более или менее понял. Его аирата не вполне походил на то наречие, которым пользовались Глих или Улисс, — это была его родная речь, значительно отклонившаяся от первоначального варианта. Но Глих знал незнакомые им обоим слова и перевел просьбу Улисса.

Вначале солдат, казалось, засомневался. Но Улисс заверил, что не желает ему зла. Солдат обернулся и спросил гиганта на переднем сиденье, стоит ли ему повиноваться. Громадная слоновья голова повернулась, взглянула на Улисса и что-то проговорила. Солдат открыл рот пошире, Улисс заглянул внутрь и пробежал пальцем по зубам. Зубов мудрости не было и в помине.

Улисс поблагодарил. Нешгай вынул блокнот и что-то записал в нем авторучкой размером с электрический фонарик.

Путешествие продолжалось до поздней ночи. Экипажи менялись пять раз. Под конец они миновали гряду холмов и выехали на плоскогорье, расположенное над самым морем. Город был неплохо освещен фонарями и электрическими лампочками — или чем-то похожим на лампочки, подумал Улисс, хотя они могли быть и живыми организмами. Они крепились на твердые коричневые ящички с живыми растительными батареями или топливными элементами.

Город был окружен стеной и больше всего напоминал Багдад из «Тысячи и одной ночи». Автоколонна проехала ворота, которые закрылись за ними, и направилась к центру города. Здесь Улисс со своим отрядом вышел из машины. Их провели в высокое здание, препроводили вверх по лестнице в громадную комнату, где за ними замкнулись тяжелые двери. Зато там путников ожидала пища, и, поев, они отправились спать.

Авина взобралась на верхнюю полку, но посреди ночи Улисс проснулся оттого, что она прильнула к нему, дрожа и тихо всхлипывая. Он слегка перепугался, но быстро взял себя в руки и тихо спросил Авину, что она тут делает.

— Я видела страшный сон, — всхлипнула Авина. — Такой страшный, что проснулась. И теперь боюсь заснуть. И даже оставаться одна в постели. И пришла к тебе набраться храбрости и силы. Я поступила плохо, Повелитель?

Он почесал ей между ушами, а потом нежно погладил само ухо, шелковистое, как у котенка.

— Нет, — прошептал Улисс. Он привык, что эти поклоняющиеся ему кошки то и дело дотрагивались до него, чтобы набраться от него божественных качеств. Безвредное суеверие, а им в психологическом отношении на пользу.

Он огляделся. Лампочки, висевшие гроздьями на стенах, горели не так ярко, как поначалу Однако их света вполне хватало, чтобы разглядеть лежащих поблизости. Вроде бы все спят. И никто не заметил, что Авина пробралась к Улиссу в постель. Не то чтобы кто-то стал возражать. Он уже усвоил, что может делать с ними все, что заблагорассудится, и никто не станет возражать. Он ведь был их богом, пусть даже и маленьким.

— Что за сон? — спросил он, продолжая гладить Авину. Теперь его пальцы двигались вдоль ее скул вверх, над закругленным влажным носом.

Авина вновь вздрогнула.

— Мне снилось, — прошептала она, — что я сплю здесь, в этой самой комнате. И вдруг входят двое серокожих, выволакивают меня из постели и куда-то тащат. Вниз, вниз, через множество комнат, коридоров и лестниц, в глубокую темницу под городом. Затем они приковывают меня к стене и начинают ужасно мучить. Они вбивают в меня свои бивни, стараются оторвать мне ноги своими хоботами и, наконец, расковывают, бросают на пол и начинают топтать меня ножищами. И тут дверь распахнулась, и я увидела в соседней комнате тебя. Ты стоял там и обнимал человеческую самку. Она тебя целовала. А когда я закричала и позвала тебя на помощь, ты увидел меня и засмеялся. И тут дверь опять закрылась, и нешгаи снова начали меня топтать, а один и говорит: «Этой ночью Повелитель взял себе в жены человеческую самку!» И я сказала: «Тогда позвольте мне умереть». Но на самом деле я не хотела умирать. Только не вдали от тебя, Повелитель.

Улисс задумался над ее сном. Ему самому Авина снилась достаточно часто, чтобы понять, в чем подсознание старается убедить его, хотя в своих сознательных чувствах он не сомневался. Однако истолковать сон Авины не так-то легко. Если следовать теории Фрейда, что сон выражает неосознанное желание, то она хочет, чтобы Улисс нашел себе пару среди людей. А еще она хочет себя наказать. Но за что? Даже если бы Авина и желала его, подобное желание не могло вызвать у нее чувства вины. Вуфеа стыдились многих желаний — так уж в любой культуре водится, будь она человеческой или нет, — но не этих.

Однако правота Фрейда никем не доказана, да и подсознание потомков кошек (если, конечно, то были кошки) может и отличаться от подсознания потомков обезьян.

Как ни растолковывай ее сон, было очевидно, что ее мучает мысль о человеческой самке. Но ведь Улисс ни разу не давал ей ни малейшего повода думать о нем иначе как о боге. Или думать о себе как о чем-то большем, чем верной его помощнице, даже если она и нравится богу.