Миры Филипа Фармера (том 17)

Неделей позже он вышел через северные ворота на хорошо утоптанную тропинку между садами и полями кукурузы. Старики, молодые бойцы, оставленные охранять деревню, самки и детеныши следовали за ним, крича и размахивая руками. За ними шагало двое вуфеанских музыкантов — прямо как в семьдесят шестом году, подумал он, — барабанщик и флейтист — и знаменосец. Барабан был сделан из шкуры и дерева. Флейта вырезана из кости какого-то гигантского животного. Флаг представлял собой высокое копье с перьями, выходящими под прямым углом к древку, и увенчанное головами похожей на орла птицы, большой рысеподобной кошки, гигантского кролика и лошади. Эти головы соответствовали четырем кланам, или фратриям, вуфеа. В деревне жили все кланы, и эта клановая система пронизывала все племена вуфеа. Насколько он мог понять, договоры о мире и дружбе заключались между кланами разных деревень, а не между отдельными племенами. Так, еще совсем недавно, кланы кролика различных деревень не враждовали между собой, зато среди рысей и лошадей шла непрерывная война. Потом они заключили мир, и к ним присоединился клан орла, остававшийся доселе нейтральным. И уж только потом деревни выступили единым фронтом против вагарондитов. Улисс не понимал этой системы: она казалась очень сложной, запутанной и нежизнеспособной, но вуфеа считали ее вполне естественной.

За знаменосцами и музыкантами, игравшими атональную музыку, шел Верховный жрец и два младших жреца. У них были головные уборы из перьев, массивные бусы и жезлы. За ними шествовала группа из двадцати пяти молодых воинов, так же выряженных в перья, бусы и разукрашенных зелеными, черными и красными полосами на лице и груди. За ними тянулась шеренга из шестидесяти воинов постарше. Все воины были вооружены томагавками, каменными ножами и копьями. Они несли луки и колчаны со стрелами. Им не терпелось опробовать свое новое оружие на вагарондитах. Во всяком случае — молодым. А старые, находясь от Улисса на приличном расстоянии, выражали новому оружию свое презрение. Но он слышал лучше, чем они думали.

По одну сторону, параллельно молодым воинам, шла дюжина вагарондитов. Они тоже несли оружие, но выглядели чересчур мрачно, особенно для людей, которым следовало бы быть бесконечно счастливыми. Поющему Медведю так и не удалось уверить их, что их собственный народ не станет презирать их за то, что они позволили захватить себя в плен. Вначале пленные протестовали. Они говорили, что их не Допустят на Счастливое Поле Боя (так понял Улисс их загадочные слова).

Улисс объяснил, что у них нет выбора. Более того, теперь все переменилось. И он, Каменный Бог, заверяет, что они попадут на Счастливое Поле Боя после смерти — если, конечно, не будут продолжать глупо упрямиться в своем ослушании. Они замолчали, эмоционально так и не приняв новый порядок вещей.

Процессия быстро двигалась через покатые холмы по тропинке, которую многие поколения использовали для войны и охоты. Вдоль нее стояло много вечнозеленых деревьев, берез и дубов, но не настолько много, чтобы образовать лес. Пролетали птицы: голуби, вороны, воробьи, синицы, изумрудно-медные дятлы. Там и сям попадались на глаза рыжие или черные, как соболь, белки-летяги. Промелькнула серая лиса. Из-за древесного ствола футах в пятидесяти от земли выглянула головка ласкообразного создания с яркими глазками. По упавшему дереву промчалась рыжая крыса, и на вершине холма, в пятидесяти ярдах справа, села и уставилась на них бурая громадина. Этот медведь был подлинным вегетарианцем и никому не доставлял неприятностей, лишь бы его не трогали. Он поедал кукурузу, грабил их сады, когда они оставались неохраняемыми, но отогнать его труда не составляло.

Улисс впивал глазами холодное голубое небо, а легкими — холодный свежий воздух. Громадные величественные деревья, настоящая птичья и звериная жизнь, повсюду зелень — и никакого тебе загрязнения воздуха, ощущение полного простора — все это делало его сейчас счастливым. Он мог бы забыть боль от того, что был единственным человеком на Земле. Он мог забыть... И тут он остановился. За его спиной знаменосец тут же выкрикнул приказ, барабанщик и флейтист замолкли, стихло бормотание воинов.

Ему чего-то недоставало. Чего?

Нет, не чего-то. Кого-то.

Он повернулся к Аифире:

— Авина, твоя дочь — где она?

На лице Аифиры не дрогнул ни один мускул.

— Да, господин? — проговорил он.

— Я хочу, чтобы Авина шла со мной. Она — мой голос и мои глаза. Я нуждаюсь в ней.

— Я велел ей остаться, мой Повелитель, потому что самок не берут в другие деревни, когда замышляется что-нибудь важное, будь то война или мирный договор.

— Пора привыкнуть к переменам, — сказал Улисс. — Пусть за ней кого-нибудь пошлют. Мы подождем.