Миры Филипа Фармера. Том 20. Иисус на Марсе

— Мне все равно пришлось бы ее оставить, — вздохнул Надир. — Она — язычница, а Людям Завета жениться на язычницах запрещено. Мы бы развелись, хотя это, пожалуй, и так случилось бы. С ней невозможно жить.

Трудно сказать почему, но именно в этот момент, после этих слов, Орм принял решение. Не просиял свет, не прогремела труба. Все было тихо, как рождение мышонка в темном буфете.

Дрожа от возбуждения, Орм сказал:

— Ладно, до встречи.

Они повернулись к нему. Подойдя к двери, он услышал недоуменный вопрос Бронски:

— Куда ты собрался?

— Узнаете!

Через час, разузнав сначала, где она сейчас, Орм остановил машину перед школой, где работала Гультхило. Предупрежденная его звонком, она ждала в кабинете около входа. Сегодня на ней было платье с голубыми и красными цветами. Орм почувствовал мускусный аромат ее духов. Волосы рассыпались по спине золотой волной. Синие глаза сияли, а улыбка была так широка, что Орм, казалось, мог в ней утонуть.

— Ты не сказал, почему так важно сейчас увидеться, — заговорила Гультхило. — Но я догадываюсь. Ты хочешь на мне жениться?

— Верно! — ответил он и схватил ее в объятия. За дверью кабинета раздалось девчоночье хихиканье.

Церемония посвящения в веру оказалась краткой, но впечатляющей. Собралась огромная толпа — по прикидкам Орма, тысяч сто пятьдесят. Зрители собрались по двум причинам: во-первых, такой ритуал выполнялся впервые за две тысячи лет. Но главное — ожидалось присутствие Мессии.

Иисус прибыл в наземной машине, разочаровав тех, кто ждал, что он прилетит по воздуху. Он был одет в небесно-голубой хитон, на нем был тефилин, или филактерии — две небольшие кожаные коробочки, содержащие каждая четыре строки Закона и носимые на лбу или на левой руке. Еще на нем был таллиф — молитвенное покрывало. По закону еврей должен заворачиваться в покрывало и носить тефилин во время молитвы, но во время завтрака с Ормом Иисус этого не делал. Однако он, как Мессия, мог себе позволить некоторую свободу. Теперь он все же явился в том виде, который полагался верховному раввину.

Его жена Мириам тоже появилась на публике, что бывало редко. Она приехала в другой машине, и когда она вышла и направилась в синагогу, ближайшие к ней пытались коснуться ее одежды. Те, кто не сумел, дотрагивались до тех, кому это удалось. Будто ей от ее мужа должна была передаваться сила, и эта сила могла быть передана дальше. А может быть, это было проявлением обожания со стороны толпы.

Орм, Бронски и Ширази ждали на ступенях бет-киннесет — синагоги. Изнутри вышел оркестр из ста человек. Среди музыкантов была Гультхило, она подмигнула Орму, когда он проходил мимо. Торжественность церемонии ее не подавляла.

Взвыли трубы, ударили цимбалы, и вошел Иисус. За ним шли новообращенные и почетные граждане. Орм как в оцепенении прошел через процедуру обетов, символического обрезания (у всех троих крайняя плоть была удалена при рождении), молитв и, наконец, торжественной трапезы в большом зале в университете. Его счастье было омрачено сомнением. Правильно ли он поступает? Не увлекла ли его волна эмоций? Но ведь в этих вопросах всегда последнее слово за сердцем, а не за разумом.

На следующий день он подвергся почти столь же ошеломительной церемонии, но здесь у него никакой неуверенности уже не было. Их с Гультхило поженил сам Иисус. Мистита — свадьба — была торжественно-серьезна, но последующий праздник — куда как живым. Арамейское слово «мистита» изначально означало попойку, я именно таковой она и была. Орм был уверен, что она разошлась бы еще сильнее, не присутствуй на ней Иисус. При нем никто не стал шутить на тему о брачной ночи жениха и невесты или напиваться до бесчувствия. Когда же он ушел, пир пошел круче, но новобрачные тоже долго за столом не засиделись. Мать Гультхило хотела рассказать Орму о своей дочери, но та поцеловала ее со словами: «Мама, он все про меня знает», — и новобрачные улизнули.

Они поехали в коттедж на берегу озера в соседней пещере и залезли в постель без промедления. В шесть утра изможденного Орма разбудило верещание телевизора. Он поднялся и подошел, пошатываясь, к телевизору. Появилось лицо Надира Ширази.

Он еще ничего не успел сказать, как Орм понял, что новости плохие. От горя черты лица иранца стали еще резче.

— Мне позвонила Мадлен час назад. Она сказала, что хочет наложить на себя руки. Я стал ее отговаривать, но она бросила трубку. Я не успел добраться до дома — ты же знаешь, я остался у Бронски — как она уже вогнала себе нож глубоко в сердце. Прости, что я так рано звоню, но… я думал, тебе надо сказать.

Он расплакался. Орм подождал, пока глубокие разрывающие душу рыдания чуть утихли, и сказал:

— Мы приедем как сможем быстро. Но ехать далеко…

— Хфатон пошлет за тобой воздушную лодку.

Через пятнадцать минут Гультхило с Ормом прибыли в больницу. Там в вестибюле их уже ждали Бронски, Ширази, Хфатон и доктор-крешиец Давид бен-Исхак.

— Ты ведь говорил, что она мертва! — сказал Орм.

— Так и было, — ответил Надир. — Но раны залечили, сердце запустили вновь, и она жива.