Миры Филипа Фармера. Том 22. Пир потаенный. Повелитель деревьев

Та часть дневника, которую я не давал читать никому, описывает события, в которых участвовали моя мать и дядя. Дело происходило одной темной туманной ночью в бедном квартале Уайтчепела, в Лондоне. Моя мать настояла на том, что будет участвовать в розысках брата своего мужа, только что сбежавшего из камеры, где он находился в заключении в их родовом замке в графстве Камберленд. Частные детективы напали на след Джона Кламби, который вел в этот лондонский квартал, самый мрачный и грязный из всех. Джеймс Кламби, виконт Грандрит, решил тогда сам продолжить розыски, а моя мать, Александра Аплетвей, родом из старинной дворянской семьи, не захотела оставить мужа одного.

Мой дядя вначале протестовал против участия жены в розысках. К этому у него были разные причины, но главной из них была та, что его брат пытался изнасиловать Александру сразу после своего бегства из камеры, в которой он умудрился голыми руками выворотить толстенную железную решетку из окна. Ей удалось избежать насилия благодаря быстрому появлению двух слуг, вооруженных пистолетами, прибежавших на ее крики. Вопреки этому случаю, Александра вбила себе в голову безумную мысль, что она единственная, кто способен убедить Джона Кламби сдаться добровольно, если он будет обнаружен. Кроме того, она утверждала, что только она одна могла точно установить его присутствие; она настаивала на существовании между ними некоей психической связи, нечто вроде особых «колебаний» или «волн», по которым она могла определить не только, — где он прячется, но и следовать за ним-, будто он был для нее живым магнитом.

Если я позволяю себе, — говоря о матери, употреблять термин «безумная мысль», то лишь потому, что последующие действия (они освещены моим биографом, и я сам упоминаю о них в первом томе моих «Записок») воочию показали всю меру ее умственной нестабильности.

Она пригрозила мужу, что немедленно сообщит обо всем, что случилось, в полицию и прессе, если он не разрешит ей участвовать в этих поисках.

Мой дядя уступил. Он ужасно боялся огласки, и особенно огласки именно такого рода сведений. Более того, дядя сам опасался ареста за содействие преступнику в уклонении от правосудия и даже за сообщество в убийстве. Если убийство все же имело место.

Мой дядя был абсолютно уверен, что его брат был ответствен за исчезновение двух проституток, что породило массу слухов и предположений у жителей двух деревушек, расположенных всего в нескольких лье от родового имения Грандритов. Предпринятые поиски не обнаружили никаких останков этих двух несчастных, кроме отрезанной груди одной из них на берегу пруда. Местные жители решили, что убийца скорее всего закопал где-то останки своих жертв. Мой дядя усмотрел связь между этими убийствами и его братом, который, не переставая бредить в камере, повторял без конца, что собирается «прибить всех этих блядей», начиная с его собственной матери.

Ей, правда, уже нечего было бояться его угроз, так как она умерла, когда ее трое сыновей, Джеймс, Джон и Патрик, были еще совсем маленькими. Ее муж застрелился некоторое время спустя, так как заподозрил, что отцом его троих сыновей был некий знатный швед и что его жена, быть может, сама осудила себя из-за угрызений совести, сделавших ее жизнь непереносимой. Трое мальчиков были отданы на воспитание одной из теток, которую они очень полюбили. Но Джон Кламби навсегда затаил неприязнь к своей матери, хотя никогда не позволил себе проявить ее публично, вплоть до того дня, когда им овладело безумие.

Развивая свои предположения дальше, мой дядя пришел к мысли, что именно его брат является знаменитым Джеком Потрошителем. Прежде чем погрузиться в свое безумие, Джек изучал медицину. Но если он и хотел стать врачом, то не потому, что горел желанием лечить больных. Он хотел знать все о человеческом теле, так как загорелся мыслью открыть секрет бессмертия. С этой целью он заставил себя изучить химию и ботанику и преуспел в этом до такой степени, которая и не снилась ни одному доктору от медицины. Впоследствии было высказано предположение, что именно эта одержимость стала причиной его болезни. На самом же деле она была лишь симптомом надвигающегося безумия.

Иронией судьбы можно считать тот факт, что мне, его сыну, удалось открыть секрет того, над чем он безуспешно бился всю жизнь. По крайней мере так я думал вначале, хотя потом мне пришлось изменить свое мнение.

Если бы мои мать и дядя не последовали за моим отцом в Африку, я не стал бы бессмертным (или, если быть точным, я не наслаждался бы бесконечно продленной юностью). Во всяком случае, когда-то я думал именно так.

Я бессмертен в том смысле, что мое тело перестало стариться и я теперь всегда буду выглядеть как тридцатидвухлетний мужчина. Однако несчастный случай, убийство или самоубийство вполне могут подвергнуть мое тело разложению, как это обычно случается с остальными людьми, прежде чем они отпразднуют свой сотый день рождения.