Миры Филипа Фармера. Том 5

Голубой, как небо, потолок десятого этажа покрывали медленно плывущие белые облака. Над ними совершало свой путь искусственное солнце, в точности повторяя путь настоящего солнца снаружи. На всех этажах, кроме нижнего и верхнего, светило днем солнце, а ночью луна (если снаружи тоже была лунная ночь). Благодаря оптической иллюзии, солнце всегда находилось в нужной точке «небосвода», где бы вы ни стояли: в восточном конце улицы, в западном конце или на центральной площади. Температура воздуха всегда была 75° по Фаренгейту, а скорость воздушного потока — три мили в час.

Дункан ловил обрывки бесед обгонявших его прохожих:

— …говорят, Ананда был вроде Гарун-аль-Рашида, он ходил по Лос-Анджелесу, будто обычный человек… ходил и слушал, о чем говорят средние обыватели… кто такой Гарун-аль-Рашид, черт подери?

— Ты что ж, не видел «Тысячу и одну ночь»? Ни одной серии? Что ж ты делал всю жизнь?

— …а на некоторые вопросы ганки не отвечают. Увертываются.

— …если они и правда скрывают от нас этот ФЗС, придется им за это рассчитаться…

— …столько личностей — это чересчур. Что ж с него взять, раз у него крыша поехала?

— …да врет он все. Всего два миллиарда? Чего он нам лапшу на уши вешает?

— …поневоле восхищаешься. Где это слыхано, чтобы кто-то так долго скрывался и показывал кукиш всему начальству?

— В семь раз дольше? Если это правда, а это точно правда, тогда надо проверить это в лаборатории, чтобы эти засранцы из правительства нас не надули.

— …да подонки они, падаль последняя. Засадить бы этих убийц на всю жизнь без телевизора, без всего…

Дункан и Сник шли все так же не спеша, словно обычные гуляющие горожане, пока не оказались на большой площади. Там они зашли в большой универмаг и завернули в общественный туалет, где было всего несколько мужчин и женщин. В кабинках они сняли с себя шляпы, парики, платья и надели другие. Положив снятое в сумки, они вышли наружу. В нескольких кварталах оттуда помещалась станция общественных лифтов. Дункан нажал кнопку двенадцатого этажа, и тут же открылись дверцы лифта, в котором они были единственными пассажирами. Жители одного этажа редко ездили на другой.

На двенадцатом этаже они дошли до другого универмага и повторили то, что проделали на десятом этаже. Несколько минут спустя они добрались до пересечения улиц Девяти Мудрецов и Викенфорд и повернули направо.

На каждом углу торчали на столбах мониторы десятифутовой высоты, состоящие из двух, тонких серых экранов под прямым углом друг к другу. Следовало полагать, что они пока не сличили снимки Дункана и Сник с изображениями в компьютерах органических сил. Если бы это произошло, беглецов уже окружили бы ганки.

Хотя возможно и то, думал Дункан, что органики получили приказ следить за нами некоторое время в надежде захватить и других подпольщиков.

Нет, вряд ли. Им не терпелось бы сцапать Дункана и Сник поскорей и уволочь их в участок. Или куда там приказано доставить арестованных. Эти двое точно ртуть — всякий раз проскальзывают сквозь пальцы, которые, казалось бы, крепко зажали их.

Еще четыре угла с четырьмя двойными мониторами. Двое шли вдоль плавного изгиба улицы, приближаясь к своей цели. Это был жилой район, и обычно на тротуарах бывало немного народу. Но теперь многие высыпали на улицу и оживленно переговаривались с соседями, бурно жестикулируя; кое-кто размахивал листовками. Дункану не хотелось бы, чтобы соседи видели, как они со Сник входят в квартиру Клойдов. Но им ничего не оставалось, как только продолжать путь, делая вид, что они тут по делу.

Фасад квартиры Клойдов, как и почти всех квартир, представлял собой большую живую картину. Дункан постоял немного, изучая ее. То, что проецировали жильцы на внешних экранах своих домов, отражало их психику. Здесь быстро мелькающие, разноцветные изображения и абстрактные формы имели как будто религиозное содержание. На заднем плане сверкала молния и чернела грозовая туча, из-за которой виднелся краешек солнечного диска. Туча все росла и заполняла собой всю стену, надвигаясь на зрителя; внутри ее клубились смутные образы. Разряды молний стали такими частыми и яркими, что эти образы то вспыхивали, то опять уходили во мрак.

Один был Будда, традиционный сидящий монголоидный Будда, который, паря в воздухе, превращался в юного и красивого индийского принца Сиддхартху. Принц сливался с бледнокожим крылатым ангелом, потом его тело удлинялось и крылья начинали метать молнии. Изо рта ангела выскакивала темнокожая женщина, по виду индианка, из ее рта вылетал мужчина, похожий на Христа, а из его обрамленного бородой рта — араб (Мухаммед?), который выпускал изо рта древнеамериканского индейца — Гайавату? — который изрыгал из себя койота, который выплевывал полукойота, получеловека — Старого Койота-оборотня индейских мифов? — который выкашливал огромного белого кролика — Овассо племени оджибуэев? — из которого вылезал гигантский черный паук — хитроумный Нанди африканских негров?

Метаморфозы все продолжались, пока не возник младенец, запеленутый в пламя. Тогда цикл начался заново, с Будды.

Сник схватила Дункана за руку: