Миры Гарри Гаррисона. Том 12

Закончив бритье, Чимал провел рукой по щекам теперь они были гладкие, а отражение в лужице подтверждало, что дело сделано на совесть — на Чимала смотрело почти незнакомое лицо, так он изменился за последние годы. У него был решительный квадратный подбородок — совсем не как у его отца: по рассказам старших, у того были тонкие черты лица, да и вообще он был миниатюрным. Даже теперь, наедине с собой, Чимал по привычке крепко сжимал губы, как бы стремясь удержать готовые сорваться ненужные слова: за многие годы Чимал хорошо усвоил умение молчать. Даже его глубоко сидящие серые глаза под тяжелыми бровями хранили выражение замкнутости. Прямые светлые волосы Чимала, ровно подстриженные и сзади и с боков доходящие до плеч, спереди челкой падали на его высокий лоб. Больше не было мальчика, лицо которого было Чималу знакомо; теперь его место занял взрослый незнакомец. Что значили для него те события в прошлом, странные чувства, волновавшие мальчика, странные вещи, которые он видел? Почему он не мог жить спокойно, как все?

Чимал услышал шаги позади себя, а затем рядом с его лицом отразилось еще одно: Куаутемок, вождь его клана, седой и морщинистый, суровый и неразговорчивый.

— Я пришел поговорить о твоей свадьбе, — сказало отражение.

Чимал выплеснул в лужу мыльную воду из плошки, и отражение разбилось на тысячу фрагментов и исчезло.

Когда Чимал выпрямился и обернулся к вождю, оказалось, что он на несколько дюймов выше Куаутемока: они не встречались лицом к лицу давно, и Чимал успел вырасти. Все ответы, которые приходили на ум, казались неправильными, так что Чимал промолчал. Куаутемок прищурился на встающее солнце и потер подбородок загрубелыми от работы пальцами.

— Нужно укреплять клан. Такова воля, — он понизил голос, — Омейокана. Девушка Малиньче достигла брачного возраста, и ты тоже. Ваша свадьба будет скоро, после праздника созревающего урожая. Ты ведь знаешь девушку Малиньче?

— Конечно, я ее знаю. Именно поэтому я и не хочу на ней жениться.

Куаутемок был изумлен. Его глаза широко раскрылись, а палец прикоснулся к щеке в традиционном жесте, выражающем удивление.

— Чего ты хочешь, не имеет значения. Разве тебя не учили повиноваться? Другой подходящей для тебя девушки нет, так сказала мне сваха.

— Дело не в Малиньче — я вообще не хочу жениться. Не теперь. Со свадьбой можно подождать…

— Ты был со странностями еще мальчишкой, недаром жрецы тебя побили. Казалось, это пошло тебе на пользу, я даже подумал, ты исправился. А теперь ты говоришь так же странно, как и тогда. Если ты не сделаешь того, что я тебе велю, то я… — Куаутемок запнулся, подыскивая слова, — то я должен буду все рассказать жрецам.

Воспоминание о черном обсидиановом ноже, вонзающемся в белую массу в голове Попоки, внезапно отчетливо встало у Чимала перед глазами. Если жрецы решат, что он одержим богом, они точно так же освободят и его. Все очень просто, неожиданно понял Чимал. Перед ним два пути: или он будет вести себя как все — или умрет. Выбор за ним.

— Я женюсь на девушке.

Чимал отвернулся и поднял корзину с навозом, чтобы отнести ее на поле.

5

Кто-то передал ему чашу с октли, и Чимал наклонился над ней, вдыхая сильный острый запах, перед тем как выпить. Он сидел в одиночестве на новой травяной циновке, окруженный со всех сторон шумными родичами — своими и Малиньче. Они смеялись, толкались, старались перекричать друг друга, а девушки разносили кувшины с октли. Для празднества была отведена песчаная площадка посреди деревни, ради такого случая чисто выметенная; она еле вмещала всех собравшихся. Чимал оглянулся и встретился глазами со своей матерью. Квиау улыбнулась, а он уже и не помнил, когда в последний раз видел ее улыбающейся. Чимал отвернулся от нее так резко, что октли выплеснулось из чаши на его тилмантль — новый белый свадебный плащ, специально сотканный Квиау к этому событию. Чимал стал стряхивать липкую жидкость — и замер, когда все вокруг внезапно затихли.

— Она идет, — прошептал кто-то, и по толпе пробежал шорох — все повернулись и стали смотреть в одном направлении. Чимал не отрывал взгляда от своей уже почти пустой чаши, не поднял он глаз и тогда, когда гости расступились, давая дорогу свахе. Старуха еле ковыляла под тяжестью невесты, но она всю свою жизнь таскала подобную ношу — в этом состояли ее обязанности. Она остановилась рядом с циновкой и аккуратно поставила на нее Малиньче. Девушка тоже была одета в новый белый плащ, а ее лунообразное лицо натерли ореховым маслом, чтобы кожа красиво блестела. Пооглядевшись, она опустилась на колени — совсем как собака, устраивающаяся поудобнее — и обратила свои круглые глаза на Куаутемока, который приблизился и величественно простер руки. Как вождь клана жениха он имел право произнести речь первым. Он прочистил горло и сплюнул на песок.

— Мы собрались здесь сегодня ради укрепления уз между кланами. Вы помните, что, когда Йотихуак умер от голода в неурожайный год, он оставил вдову Квиау — вон она сидит — и сына по имени Чимал — вон он на циновке…