Миры Гарри Гаррисона. Том 12

Люди пришли все до единого, как только новость дошла до деревень. Как потревоженные муравьи, они бежали из Заачилы — через поля, вброд через реку, по прибрежному песку. На другом берегу жители Заачилы смешались с жителями Квилапы — те тоже в страхе бежали к храму. Пришедшие стояли у подножия пирамиды сплошной стеной, перекликаясь и обмениваясь крохами новостей. Шум затих, только когда из храма вышел жрец и медленно спустился по лестнице, подняв руки, призывая к тишине. Подойдя к жертвенному камню, он остановился. Ицкоатль — так его звали — ведал храмовой школой. Это был суровый высокий человек средних лет, со спутанными белокурыми волосами, падавшими ниже плеч. Все знали, что когда-нибудь он станет верховным жрецом.

— Ситлаллатонак болен, — провозгласил жрец, и толпа откликнулась тихим стоном. — Сейчас он отдыхает, и мы ухаживаем за ним. Он пока не приходит в себя.

— Какая болезнь поразила его столь внезапно? — крикнул снизу один из вождей.

Ицкоатль не торопился отвечать; грязным ногтем он счищал пятнышко засохшей крови со своего плаща.

— Один человек напал на Ситлаллатонака, — произнес он наконец. — Мы держим его взаперти, чтобы позже допросить и казнить. Он безумен или одержим демоном. Мы это выясним. Он не ударил Ситлаллатонака, но, возможно, наложил на него заклятие. Имя этого человека Чимал.

Толпа всколыхнулась и загудела, как потревоженный улей, раздаваясь в стороны — люди и так стояли тесно сгрудившись, теперь же давка еще увеличилась, когда они, как от прокаженной, отшатнулись от Квиау. Мать Чимала стояла посреди пустого пространства с опущенной головой, стиснув руки у подбородка — жалкая одинокая фигурка убитой горем женщины.

Так прошел день. Солнце поднималось все выше, но люди не расходились. Квиау тоже оставалась у храма; она только отошла в сторону от толпы. Никто не разговаривал с ней и даже не смотрел в ее сторону. Люди сидели на земле и тихо переговаривались, некоторые отходили по естественным надобностям, но обязательно возвращались. В обеих деревнях никого не осталось, и очаги в хижинах гасли один за другим. Порывы ветра доносили вой собак, оставшихся без воды и пищи, но никто не обращал на это внимания.

К вечеру стало известно, что верховный жрец пришел в себя, но был еще очень слаб. Его правая рука и правая нога были неподвижны, и он еле мог говорить. По мере того как солнце краснело и опускалось за холмы, напряжение в толпе росло. Как только светило скрылось из виду, жители Заачилы неохотно поспешили в свою деревню. Они должны были пересечь реку до темноты — времени, когда появляется Коатлики. Они останутся в неведении о том, что происходит в храме, но по крайней мере будут спать на своих циновках. Жителям Квилапы предстояла долгая бессонная ночь. Они запаслись охапками соломы и стеблями маиса и соорудили из них факелы. Хотя матери кормили грудных детей, никто больше ничего не ел — да никто и не чувствовал голода, — все были слишком поглощены ужасными событиями.

Потрескивающие факелы разгоняли темноту ночи, и лишь немногие дремали, положив головы на колени. Большинство сидело в ожидании и смотрело на храм. Оттуда доносились приглушенные голоса молящихся жрецов, а непрекращающийся барабанный бой звучал, как сердцебиение храма.

За ночь Ситлаллатонаку не стало ни хуже ни лучше. Он был жив и, наверное, сможет произнести утренние молитвы, но позже, днем, жрецы должны будут собраться на торжественную церемонию, избрать нового верховного жреца и совершить все приличествующие случаю обряды. Все будет в порядке. Все должно быть в порядке.

Когда на небе появилась утренняя звезда, ожидавшие у храма люди встрепенулись. Восход этого светила означал наступление нового дня и служил сигналом для жрецов: они должны были просить о помощи Хицилапочтли, Повелителя Колибри. Он был единственным, кому по силам победить богов тьмы, и с тех пор как он создал ацтеков, он был их защитником. Каждую ночь они молились ему, чтобы он вышел на битву, вооруженный громами, и прогнал ночь и мрак и дал солнцу засиять снова.

Хицилапочтли всегда приходил на помощь своему народу, хотя для этого приходилось задабривать его жертвами и молитвами. Разве не служил доказательством действенности молитв тот факт, что солнце каждый день появлялось на небе? Молитвы… нет ничего важнее молитв.

И только верховный жрец мог произнести необходимые слова.